Последний проблеск света

Трэвис какое-то время изучает окрестности, пока не находит хорошее уединенное место, с двух сторон огражденное скалистыми выступами. Затем мы берем пустые бутылки, полотенца, мыло, маленькие бутылочки шампуня и идем к ручью.

Сначала мы наполняем бутылки, проверив качество воды (потом можно будет вскипятить для гарантии). Затем я снимаю рубашку, решая помыться в майке и трусиках, как в тот день ранее. Вода в ручье глубиной больше 30 см. Должно получиться.

Когда Трэвис встает рядом с дробовиком, лениво прислоненным к плечу, я спрашиваю:

— Ты же тоже помоешься, разве нет?

— Конечно. Но не одновременно. Тут очень тихо, но я не буду рисковать.

Я соглашаюсь без споров и расстегиваю джинсы.

— Я собираюсь зайти внутрь. У меня до сих пор не было возможности помыть волосы, а очень хочется.

— Нет проблем.

Трэвис не поворачивается спиной, пока я раздеваюсь и захожу в ручей, но и не смотрит на меня. Он осматривает окрестности, его поза выдает напряжение.

Я моюсь и ополаскиваюсь. Затем распускаю косы, опускаю голову под воду и намыливаюсь. Это так приятно, что я стону от удовольствия, пока вымываю шампунь из волос.

Трэвис наблюдает за мной, пока я промываю глаза водой, и я улыбаюсь ему.

— Я никогда не понимала, какая это роскошь — мытье головы.

Он лишь хмыкает.

Я не хочу испытывать терпение Трэвиса, задерживаясь надолго, так что выхожу на берег и вытираюсь. Я заворачиваюсь в полотенце, подтыкая его под мышкой, чтобы удержать, затем тянусь к пистолету.

— Мне надо обсохнуть перед тем, как надевать одежду, так что почему бы тебе не пойти мыться сейчас?

Он не спорит. Он кладет дробовик и подходит к краю ручья. Я стою на страже, совсем как он ранее, пока он раздевается до серых боксеров, которые я нашла для него. Он моется мылом и шампунем намного быстрее, чем я. Я знаю, что ему не нравится быть уязвимым на открытом воздухе.

Я стараюсь стоять на страже и не пялиться на него все время, но сложно отвести глаза. Когда он намокает, хлопок его трусов льнет к телу. Я вижу каждое очертание его фигуры. Сильные бедра. Крепкая округлая задница. Жесткие очертания рук и плеч.

Его тело не просто привлекательное. Оно сильное. Живое.

Что-то во мне тянется к нему так, как тянет к воде во время жажды.

Трэвис оказывается на берегу и вытирается прежде, чем я успеваю переварить свои чувства.

— У нас есть время, чтобы я расчесала волосы? — спрашиваю я у него.

Он на мгновение колеблется.

— Конечно, — он оборачивает полотенце вокруг талии и поднимает дробовик.

Я нахожу камень, на который можно сесть, и принимаюсь распутывать свои мокрые волосы. Трэвис напряженно ждет, выглядя до невозможности сексуально в одном полотенце и с дробовиком.

Я действую быстро и почти распутала волосы, но вдруг замечаю кое-что, когда Трэвис поворачивается.

— Ты ранен! — я встаю, и от движения мое полотенце соскальзывает.

Он удивленно моргает.

— Что?

— Ты ранен. Тот мужчина зацепил тебя ножом. Почему ты мне не сказал?

Он смотрит на свой бок, на порез, который опять начал кровоточить — наверное, от того, что он помылся.

— О. Это ерунда. Я почти и не заметил.

— Я не осознавала, что он тебя ранил. Ты даже не обработал порез.

— Я же сказал, ерунда, — он выглядит весьма раздраженным. Это почти вызывает облегчение. Значит, он оправился и стал самим собой.

— Ну, если мы не обработаем рану, может начаться заражение. Нельзя же так глупить! — мое полотенце продолжает сползать, так что я бросаю его и тянусь к джинсам. Мои трусики все равно почти высохли.

Трэвис скользит взглядом по моему телу, после чего резко отворачивается.

Надев джинсы, я подхожу к джипу и достаю нашу аптечку.

Трэвис мрачнеет.

— Я же сказал…

— Знаю, знаю. Это ерунда, — я сердито смотрю на него. — Ну, я все равно обработаю рану, хоть ерунда это, хоть нет.

Он больше не возражает, но его тело напряжено, пока я аккуратно очищаю порез, наношу мазь-антисептик и наклеиваю два пластыря. Его полотенце мне мешает, так что я сдергиваю ткань с его талии. Он свободно придерживает полотенце рукой. На нем все равно есть трусы, так что он не голый.

Прижимая пластыри к его коже, я внезапно осознаю, как близко стою. Я чувствую его тепло. Чувствую его чистый запах. Его тело крепкое, напряженное. Но оно реальное, мужское и такое близкое ко мне.

Я провожу пальцами вверх от пластырей по его боку и слышу, как он резко втягивает вдох.

Я смотрю ему в лицо и вижу, как его глаза блуждают от моего лица к груди. Мои волосы распущены. Моя майка до сих пор слегка влажная.

Я чувствую себя желанной в такой манере, которой обычно не испытываю. Его серо-голубые глаза пылают чем-то сродни голоду.

Я опускаю взгляд на его тело. Ткань его боксеров вздыбилась.

Он затвердел.

Между моих ног зарождается пульсация.

Мы оба молчим, не считая нашего учащенного дыхания. Его взгляд задерживается на моих грудях. Их ничто не прикрывает под влажной льнущей майкой. Я опускаю глаза и вижу, что соски заметно напряглись.

Я как будто чувствую их. Свои соски. Напрягшиеся под тканью.

Они реагируют на Трэвиса, как и остальное мое тело.

Затем он внезапно издает сдавленный звук и драматично отворачивается, густо покраснев.