Последний рассвет

Под кроваво-красным закатным солнцем воины продолжали работать. Шёлковый плащ лилового цвета, который теперь носил Мицухидэ поверх толстого кимоно на меху, и тот пропитался потом. Мучило нехорошее предчувствие. Мерзким склизким червём оно ползало днями внутри груди и мешало спать по ночам.

Проснувшись снова в холодном поту, Мицухидэ глядел в тёмный потолок хижины и всхлипывал, разговаривая сам с собой. Ему казалось, что давний недруг, Хавасан совсем близко, а лучший друг, Хадзиме, вот-вот нагрянет с холмов впереди оборонительной линии на плечах Токугавы и пронзит сердце холодной катаной. Закутавшись в плащ, прогретый жаром каменного очага, генерал-предатель надел бесшумные кожаные таби, вышел из хижины и побрёл под широкий и длинный навес, где вповалку, кутаясь в шерстяные покрывала, беспокойно дремало на свежем воздухе низшее командование.

— Просыпайся, Сэн! — нагнувшись, Мицухидэ похлопал по щекам молодого самурая, который был его личным слугой. Открыв глаза, цуюхарай по привычке схватился за рукоять катаны, но опомнился:

— Мицу-сама? — сонно уточнил он со смертельной нервной усталостью на потемневшем лице. — Мы погибнем, и чем скорее, тем лучше. Мы — предатели!

— Нет… нет, — резко покачал головой Мицухидэ, глухо зарыдав. — Оннигороши, Онна!.. Я не смог!..

— Скрываться не имеет смысла, нам давали шанс остаться в Хамамацу и смертью искупить бесчестье, но ты не воспользовался им. Не приходи сюда, если не хочешь, чтобы кто-нибудь тебя зарезал!

— Не может быть, мы выживем! — У Мицухидэ почти началась истерика, и он убежал.

Генерал Оды Риозо пил саке мелкими глотками. Служанка, поддерживавшая жар в очаге, торопливо удалилась, едва Мицухидэ переступил порог нока, что предоставил сельский староста. Без приглашения подсесть к очагу Мицухидэ не мог, а Риозо не спешил проявлять гостеприимство. Неловкая пауза длилась и длилась: генерал-предатель скромно стоял у двери, не решаясь ни пройти в дома, ни удалиться восвояси. Позор «потери лица» удерживал его на месте.

Но как бы ни был горд собой Риозо, он не мог презирать тайсё-перебежчика настолько, чтобы относиться к нему, как к мебели. Жестом указал напротив себя. Мицухидэ ступил на деревянный пол, подошёл к очагу и сел на мусиро, скрестив ноги. Служанка поставила перед ним низенький столик и чашку, налила саке «господину Риозо», а затем и гостю.

— Я хотел бы приветствовать вас, как равного, — глухо начал Риозо, — ведь ваша слава покорителя эмиси велика и заслужена кровью. И, может статься, так оно будет… после войны.

Риозо отпил ещё саке, помолчал, тщетно ловя ощущения хмельного тепла в жилах, но то, что подарили организму первые глотки опьяняющего пойла, больше не возникало. Мицухидэ пригубил, а затем резко опрокинул в себя чашу, поморщился.

— Я не понимаю, как удержать моих самураев от бунта. Они готовы растерзать меня — даже ёдзимбо.

— Придётся расформировать ваши полки, по частям передать их другим командирам. А вы получите под начало части асигару Оды и Имагавы. Мне хотелось бы видеть вас эффективным союзником… За что сражается Ода, как вы полагаете? Разве нужна Бадафусе личная власть, как вашему другу Ёсисаде?

— Как же иначе?

— Япония гибнет от раздоров даймё. Виновны в этом безвольные, погрязшие в роскоши родичи сёгуна Асикага, сидящие в Муромати, в самом Киото. Там на улицах баррикады — не только клан на клан, но даже чернь восстала на благородные сословия и громит дворцы! Проклятые икко-икки, их нужно уничтожить, а потомков лишить всех прав — пусть будут вне общества, точно варвары… Когда-нибудь мы переселим их в токусю бураку… И в это время ваш друг, сам же усмирявший варваров ради Камней благого правления, наносит удар в спину армии порядка!

— Ёсисада Хадзиме слуга истинного императора. — Мицухидэ уловил двойственность положения. — Нинтоку Тода восстановит древнюю гармонию в Ямато.

Обе чашки вновь наполнились саке.

— Не уходи, — задержал Риозо служанку, — присядь. Сюда, ко мне, поближе… — приобняв, тиская женщину, генерал Оды продолжал убеждать гостя.

— За вашим Тодой стоят монахи-заговорщики. Это те, кто не захотел сотрудничать с императором Гонара — их называют ямабуси, горные воины. Им, видите ли, претит властолюбие двора… Да они попросту завистники! В монастырях давно поделились на касты — одни священники допускаются к государственным должностям, а других оттирают. Вот такие и кричат о себе: мы, мол, самые святые!.. Ямабуси подобрали среди монастырских сирот каких-то безродных талантливых детей, воспитали в них веру в собственные права на престол страны, обучили и вооружили. А теперь эти выскочки рвутся к власти! И вы один из них. Вам нравится?