Последний рассвет Тарайи

– Раз! – кричал степняк, разрубая широкую грудь бородатого румда, – Два! – еще удар и следующий лишился обеих ног, – Раз.. Два… Раз… Два… – Качудай вдруг ощутил в себе боевой задор, коего не испытывал до этого никогда. Нет, что-то похожее было, но сейчас всё стало более ярче, как будто этот задор приобретал черты некоего сакрального знания, возраставшего в каждом взмахе. Реальность воспринималась чётко, без лишней суеты разума. Сознание словно приоткрыло какую-то потайную дверь, выпустив до того позабытые древние умения, как глоток свежего воздуха давшие волю телу, укрепив боевой дух. На какое-то мгновение степняк расслабился, уверовав в как ему казалось неиссякаемые силы, пропустив сильный удар в голову, растерялся, еще один… запнулся, полетев на землю, падая подрубив ноги одному из нападавших, и все же сумел подняться вновь. Задор вдруг исчез, будто подразнив, оставил раздраженное разочарование.

– За Ирелию вам! За Тулею! – в бешенстве рычал сирх, взмахами обеих клинков отсекая головы попадавшимся на пути. Звериная ярость накрыла разум, вгоняя в неистовое буйство. Румды отпрянули.

Зор вихрем рубил заметно сдавших детей Ареи. Бородатые лунные аборигены поубавили натиск, и уже не лезли на плато, а уцелевшие, еще не вступившие в бой пятились, спускаясь обратно.

Два диких воина кружились в безумном танце смерти, оттесняя врага к обрыву, и вот последний полетел вниз…

Светящиеся шары заметно угасли, оставив ореол совсем тусклого свечения вокруг себя.

– Уходить нужно скорее, – хлопнул Зор по плечу Качудая, глубоко часто дыша.

– Угу… – буркнул тот, убрал мечи в ножны, рухнул на колени и повалился на бок, сильно захрипев.

Глава 29

– Пей же! – кричал гариец, трясущимися руками пытаясь напоить степняка водой, что осталась еще с Ареи.

Тот лежал на спине, иногда хрипел, часто в судороге дергая ногами. У виска была лишь единственная небольшая рана, да и та почти без крови. Он так лежал уже достаточно долго, а Зор всячески пытался привести его в чувства.

Глоток, другой. Дрожь наконец-то унялась.

– Что было…? – растерянно бормотал Качудай, приходя в себя.

– Война.

– Нет нигде покоя от неё, – равнодушно отметил он, усмехнувшись приподнялся, сел, сделал еще хороший глоток воды, протянул, – Пей и ты, Урус-Зор, не будет больше.

Зор допил остатки, посмотрел внимательно на Качудая.

– Устал я, Урус-Зор. Не знаю, как сказать. Сил словно нет. Нет. Они есть и их много очень, что до этого я не испытывал никогда в своей жизни такого. Но тогда казалось, что будь я преисполнен той мощью великого воина, которой касаюсь сейчас – это будет лучшей наградой жизни… и вот она! А услады нет. Словно груз камнем на шею повесили взамен тех сил, что удавка дышать мешает. Понимаешь, Урус-Зор? Я будто дышать по-настоящему учусь одновременно с этой силой, и вдохнуть хочу полной грудью, а не могу теперь, задыхаюсь, что влага недостойная воина порой норовит очи окропить. Они пришли вместе, но оставить нужно что-то одно. Другой раз, как будто веды достойные мудрецов просыпаются во мне, и я начинаю понимать – где мы, кто мы! И от этого знания так страшно становится. Я гибну каждый новый миг моей жизни, каждое мгновение нашего пути. Гибну, рождаясь снова. И каждый новый «Я» всё пуще не желает быть более тем воином, но не может иначе, а смерть вновь и вновь приходит. Каждое новое рождение всё больше противится оружию, а я не могу. Не могу выбросить его, не имею права на то! Я так хотел бы сложить ту сталь. Растоптал бы в вышней радости, ликуя безмерно! Я! Урус-Зор, как?! Другой раз думаю, а не морок ли всё это? Скажи, Урус-Зор, разве бывает такое?! Мне сложно это понять.

– Мы все рано или поздно желаем содрать грубую шкуру, в надежде обнажить то настоящее, вот только шкура та крепка и иной раз сдирая её с себя – жизнью платим.

– Я не боюсь, Урус-Зор! Смерть нисколько не тревожит давно уж. Если б знать наверняка, что избавление придёт от этой муки. Вот Мидею жаль не увидим больше никогда. Жаль…