Последний рассвет Тарайи

– Всё так, Зор. Я много где по миру хаживал, искал ответы свои собственные, внимал речам разных мудрецов и слог их сладок был, но упокоения они не давали. Вот я и вернулся туда, где жизнь моя другой стала, так может здесь она и закончится, устал я от этих поисков пустых. Я давно порывался вернуться, но смелости не хватало, вот набрался наконец-то. Гляжу, ты за оружие взялся, – кивнул он на клинок в черных ножнах, лежавший рядом. – Боялся этого Амур больше всего. Но значит нельзя иначе, знаю. Принёс я кое-что, – Маргас потянул к себе один из тюков, что до этого были навьючены на его коня, достал оттуда сверток протянул Зору, – Отец твой наказ оставил перед тем, как покинул Красное Солнце. Он тревожился, что не может тебе достойное наследие оставить, знал, что ты не поймешь и не примешь ничего, ведь ты гариец по роду. Тревожился, что сам не достоин тебя и желал, что бы ты простил его за всё и просил меня сберечь это для тебя. Уж которую Луну он в сновидениях ко мне является и перстом своим указывает на солнце, а я поначалу не понимал, а потом вдруг осенило, что время пришло. Позабыл я совсем, а он напомнил. Тем более, что сейчас самый подходящий момент, как я погляжу, ¬– улыбнулся здоровяк, внимательно наблюдая, как Зор разглядывал сверток. – Не удивительно, что первый встреченный мною гариец это ты. Амур стопы мои правил по нужному пути, теперь я точно это знаю!

Зор расстегнул ремни, которыми сверток был крепко перетянут, развернул медленно грубую кожу, под ней оказался синий атласный шелк.

Все замерли в ожидании. Качудай тянул шею вперед, с любопытством следя за каждым движением, Маргас утвердительно кивнул на вопросительный взгляд гарийца. Он медленно отвернул один край ткани, другой. Сердце учащенно забилось в груди. Откинув последний подворот, Зор достал оттуда сначала штаны, а следом куртку – ту самую, заветную, которую отец бережно хранил, которая являлась для него чем-то большим, чем просто парадная боевая одежда императора. Это одеяние было сакральным, особо дорогим для него. Зор расстелил её перед собой. Каждая деталь, каждый штрих золотых нитей, которыми было вышито солнце, больно били по разуму. Он осторожно коснулся пальцами золотых лучей, навалилась вдруг тоска. Память против воли уносила сознание в детство. Он помнил, как они сидели с отцом у красивого раскидистого дуба, а он также еще совсем даже не умеющий толком ходить, гладил эти лучи, смотрел в уставшие глаза родителя и улыбался искренне, беззаботно. Он любил его несмотря ни на что, восхищался им, гордился тем духом, благодаря которому он не дрогнул, выстояв до самого конца под особо болючими ударами судьбы.

Зор недолго думая, накинул на себя куртку, зашнуровал умело, будто носил её всегда и давно. Золотые нити сверкали в отблесках пламени костра, переливаясь разными оттенками.

– Поистине искусные мастера творили эти одеяния достойные самых великих воинов и даже правителей! – Восхитился Качудай. – Теперь, Урус¬-Зор, ни у кого сомнений не возникнет – кто перед ними, а то ходишь, будто волкодлак какой, пугаешь степных сынов, кровь хоть с тела смыл, уже хорошо, – засмеялся сирх, следом и Маргас. Настроение вдруг стало у всех приподнятое, словно разрешились насущные вопросы, и неловкость вся исчезла.

Зор снял куртку, еще раз внимательно осмотрев вышитый на ней сюжет, вывернул наизнанку и надел обратно однотонной стороной. Теперь он практически не выделялся ничем от Маргаса, на котором была похожая одежда.

– Ты зачем, Урус-Зор? – не понял степняк его действий.

– Не время, Качудай, не время…

Степняк понимающе кивнул. Он уже знал, что если Зор что-то делал, то значит так должно и быть, а вопросы ни к чему.

Они еще долго проводили время в уже ночном разговоре, делясь вестями. Теперь Маргас был в курсе всех произошедших событий, но не удивился нисколько, а лишь утвердился, заявив, что теперь ясно стало, почему на пути его, станы сирхов разбитые попадались. Думал, что гарийцы так куражились, но уж больно жестоко, оттого непонятно, кто такое мог сотворить.

Воспоминаний было много, вопросов Качудая еще больше. Сирх внимательно слушал каждое слово, о чем говорили молодой гариец и старый воин, запоминая всё старательно, жадно, будто проникаясь каждой деталью прошлого этих людей. Людей совершенно разных по Роду, но таких близких, что в тот миг степняк понял еще одну истину – «неважно под каким кустом ты свет рождения увидел, важно с какими помыслами ты жизнь вершишь и с каким духом ты её окончишь, того и будешь удостоен в вечном забвении». Он толком не понимал, почему ему пришли столь странные мысли, но четко улавливал их смысл где-то в глубине души и в этот момент улыбался, глядя на товарищей. Качудай ощущал внутри непонятную радость, словно он обретал нечто, чего в его жизни никогда не было. Будто он всю жизнь был сиротой, а теперь вдруг встретил своих настоящих родичей, братьев и это чувство было бесценно, приятным теплом разливаясь по сознанию, в трепете разжигая внутренний огонь, становившийся его стезёй.

***