Последний разговор с Назымом

Люди слушали тебя, затаив дыхание, а потом долго и горячо аплодировали. Потом Муза Павлова почти час читала отрывок из «Человеческой панорамы». В зале тишина.

Даже сейчас, когда я сижу в кресле, уткнув лицо в колени, я не слышу ни скрипа стульев, ни кашля.

Ты вроде бы перед слушателями, а сам и вовсе не здесь. Ты там, на тропе с Нигяр, рядом с ее малюткой. И если бы сейчас толкнуть тебя в плечо и спросить, что случится с Нигяр, – ты бы удивился, не ответил бы, стал бы слушать поэму, чтобы самому все узнать…

…Музу Павлову проводили слушатели аплодисментами. После нее свои переводы читал Давид Самойлов.

– Это стихи шестидесятого года. Лейпцигский цикл. Лирический.

Я люблю тебя, как люблю есть хлеб, обмакнувши в соль… – начал Самойлов, и мне захотелось стать маленькой, невидимой точкой, чтобы никто меня не заметил, не догадался, что это стихи Назыма ко мне… Я впервые тогда слышала, как про нашу любовь рассказывают в микрофон сотням незнакомых людей. Меня охватил ужас. Я сидела, низко опустив голову. Мои щеки горели огнем. Когда Давид Самойлов очень тихо и серьезно прочитал последние строки:

И то, что я, завершая путь, не дошел до города, —

мне не так горько – благодаря тебе.

Благодаря тебе – я к себе не пускаю смерть, —

я подняла голову и взглянула на тебя. Ты смотрел на меня так напряженно, что твоя голова вздрагивала. И я вдруг испугалась, что ты сейчас скажешь: «Товарищ Самойлов, читайте, пожалуйста, еще раз эти стихи». Но ты промолчал, и Самойлов читал дальше… Читал одно за другим все стихи Лейпцигского цикла.

На шоссе, продутом ветром и теряющемся вдали,

час свиданья, час нашей встречи приближается босиком,

час свиданья простоволосый – чуб упал на его лицо,

как он движется неспешно – право, можно сойти с ума!

Час свиданья, час нашей встречи приближается босой,

и прикручены мои руки к телеграфному столбу,

а усталое мое сердце остановится вот-вот,

а на лоб мой падают капли – как на камень —

одна за другой.

Час свиданья, час нашей встречи приближается босой,

я все думаю неотступно, я все думаю о тебе,

и чем больше, чем неотступней, тем он медленнее бредет

если долго так продлится, не дождусь —

и упаду.

Голос Самойлова умолк. На смену ему зал как-то едино выдохнул и всплеснул сотнями рук. Ты смотрел на разбушевавшихся людей и, немного смущаясь, улыбался. Ты был счастлив, что стихи легли людям на душу. – Слуцкого, который перевел вот эти стихи, – сказал Константин Симонов, подвинув поближе к себе странички, – сейчас нет в Москве. Поэтому позвольте мне прочесть в меру сил это стихотворение…

...

АВТОБИОГРАФИЯ

Написана 11 сентября 1961 года в Берлине:

Родился в 1902

не возвращался туда где родился

возвращаться не люблю

Трех лет от роду в Алеппо состоял внуком паши

девятнадцати лет в Москве студентом

Коммуниверситета

сорока девяти лет снова в Москве гостем ЦК партии с четырнадцати лет в поэзии состою поэтом.

«Автобиография» была встречена овацией. Когда аплодисменты стихли, снова заговорил ты.

– Товарищи, я знаю, что страна, в которой люди могут слушать стихи подряд четыре часа – это только Советский Союз. Я это знаю. Я сам как поэт не могу слушать стихи, даже прекрасные, больше получаса. Но вы это умеете делать. Несмотря на это, я думаю, что хватит стихов. Сейчас давайте поговорим.

– Можно еще стихи?!

– Что?!

Но из зала настойчиво просят читать стихи.

– Не знаю, есть ли у вас что-нибудь? – обернулся Назым к поэтам-переводчикам.

– По-турецки читайте! По-турецки! – кричат из зала.

– Вот у товарища Самойлова есть очень ранние стихи.

– Спасибо! Спасибо! – аплодирует зал.

– Я прочту вам «Великан с голубыми глазами».

ВЕЛИКАН С ГОЛУБЫМИ ГЛАЗАМИ