Последний ребенок

— Ждать им недолго, скоро получат свое.

Йокам кивнул и снова посмотрел на заднюю стену здания полицейского участка.

— Поскорей бы уж все это закончилось.

Они вместе пересекли парковочную площадку, но напряжение и настороженность остались как напоминание о ночном звонке и о том, что было и не было сказано. У двери Йокам остановился.

— Я опять про прошлый вечер, — смущенно сказал он. — Нашло что-то, помутнение… Понимаешь? — Хант начал было что-то говорить, но Йокам недослушал, открыл дверь и боком шагнул внутрь. — Делай, как считаешь нужным.

Воздух внутри разве что не трещал от напряжения — Хант видел это в особой порывистости движений, в том, как обратились к ним все взгляды. Йокама встретили как героя. Ему пожимали руку, его хлопали по спине. Полицейские ненавидят педофилов, а в доме Мичума обнаружилась целая сокровищница изобличающих улик, самой пугающей из которых была толстая стопка фотографий, сделанных с записей камер наблюдения торгового центра. Девочкам на них было от десяти до пятнадцати — юные, со свежими лицами, неловкие. Одни сидели за столиками в фуд-корте, другие спускались или поднимались на эскалаторе.

На фотографиях Мичум делал надписи черным маркером:

«Рэйчел, Джейн, Кристина».

Там, где он сомневался, стояли вопросительные знаки:

«Карли? Симона? Эйприл?»

На некоторых снимках в нижнем углу значился адрес. Девочки жили на тихих улицах, далеко от центра. Кое-где под лицами или именами стояли цифры — возраст:

«Рэйчел 12. Кристина 11».

Хранились фотографии в запертом на ключ нижнем ящике письменного стола Мичума, и Ханту, когда он увидел их, стало не по себе. А еще его обожгла ярость. Правильно или неправильно, но убить мерзавца — доброе дело. И вообще все получилось даже красиво. Бертон Джарвис умер на улице, полуголый и умоляющий сохранить ему жизнь. Умер от руки одной из своих жертв. Мичум застрелен в собственном доме, убит одним из старших детективов департамента полиции.

Красота.

Справедливость.

Большинство копов улыбались и не скрывали радости, но не шеф. Бледный, с лихорадочными ярко-красными пятнами на мясистых щеках, он стоял в дверях своего кабинета, поглядывая то в одну, то в другую сторону. Уже сейчас, в четверть восьмого, на его рубашке проступили пятна пота. За спиной у него мелькали тени. Странные люди в темных костюмах. Люди, похожие на копов.

— Пять минут, — сказал шеф и закрыл дверь.

— Мы сегодня рано, — заметил Хант.

Йокам пожал плечами.

— Я пока покурю.

Проводив его взглядом, из-за своего стола поднялся и подошел к Ханту детектив Кросс.

— К вам можно по личному делу?

Они прошли в офис Ханта. В несвежей, заляпанной кофейными пятнами рубашке, мятый и небритый, Кросс выглядел так, словно не спал всю ночь. Впервые Ханту бросилось в глаза, что на висках у него проглядывает седина.

— В чем дело?

— О мальчишке Мерримонов новостей нет?

— Мы не теряем надежду…

— Но пока ничего не слышно, так?

— Какая-то проблема? — спросил Хант.

— Мой сын, Джек. Не могу его найти.

— Что значит «не можете найти»?

Кросс пригладил волосы толстыми пальцами.

— Мы поругались, и он ушел из дома.

— Когда?

— Прошлой ночью. — Детектив помолчал. — Может быть, позапрошлой.

— Может быть?

— Насчет первой ночи я не уверен. Он мог уйти и тогда, и на следующее утро. Сам я ушел рано и его не видел. Жена волнуется — вы же знаете, что в газетах пишут. А ей волноваться нельзя.

— Она волнуется, а вы — нет.

Кросс переступил с ноги на ногу, и Хант понял, что детектив не просто беспокоится, а всерьез испуган.

— Вы мою жену знаете?

— Встречался как-то несколько лет назад.

Кросс кивнул.

— Она сильно переменилась за последние годы. — Помолчал, будто преодолевая какое-то сопротивление внутри себя. — Стала очень религиозная. Если взять последние часов тридцать, то она и не спала, и не ела по-настоящему. Опасается, что он может быть с мальчишкой Мерримонов. Если б я мог сказать ей…

— А почему она так этого опасается? Почему опасается Джонни?

Кросс озабоченно оглянулся и, понизив голос, сказал:

— Твердит, что у Джонни тьма в душе. Вроде пятна. Знаю, знаю, — тут же добавил он извиняющимся тоном, — но что есть, то есть. Считает, что Джонни плохо влияет на Джека, и это беспокоит ее больше всего. Немного не в себе, понимаете… — Он прищурился и наклонил голову. — Ей нелегко приходится.

— Печально слышать. — Хант помолчал. — А вы переживаете за Джека?

— Ну у него и раньше такое случалось. Обычные мальчишеские закидоны. Но две ночи назад, если это было две ночи назад… Нет, это уже что-то особенное.

— Из-за чего вы поругались?

— Джек преклоняется перед Мерримоном. Серьезно. Относится к нему как к брату. Как к святому. И я ничего не могу с этим поделать.

— Поэтому вы и поругались?