Последний ребенок

— Колледж через три месяца. — Сын стащил рубашку и бросил вслед за кроссовками. На груди, начиная от ложбинки у основания шеи, курчавились редкие волосы. А ведь почти вырос, понял вдруг Хант. Почти мужчина и при этом еще мальчишка. Он помолчал, зная, что лучше от его слов не станет.

— Аллен…

— Она так и не позвонила.

— Кто?

— Мама, — с детской обидой бросил сын.

— Не знаю, что и сказать.

— Вот и не говори.

Сердитый, обиженный мальчишка.

— Послушай, я…

— Просто закрой дверь.

Хант остался на месте.

— Пожалуйста. — Сын произнес это с таким выражением, что Ханту стало не по себе, как будто его ударили под дых или огрели молотком. Камень лег на сердце грузом миллиона несбывшихся надежд и ожиданий и твердой уверенностью в том, что у сына должно быть по-другому. — Пожалуйста, — повторил Аллен, не оставив Ханту выбора.

— Спокойной ночи.

Он закрыл дверь и спустился вниз. Убрал в мусорный мешок картонные коробки и пакеты и плеснул в стакан скотча, зная, что вряд ли допьет. День выдался тяжелый и не отпускал: смерть, мерзкие люди, дети, чья жизнь оборвалась так рано, и рой оставшихся без ответа вопросов. Принять бы душ да завалиться в постель часов на десять… Он потер ладонями щеки и ощутил под пальцами лицо старика. Потом прошел в кабинет, открыл ящик стола и достал папку с делом Алиссы Мерримон. Взгляд остановился на фотографии, пробежал по заметкам, подчеркнутым вопросам, но мысли перенеслись на Йокама. Перед глазами снова прошла вся сцена в доме Мичума: выстрел, запах дыма, твердая рука друга и его глаза, застывшие и безмятежные.

Телефон зазвонил в половине первого ночи.

— Не спишь? — спросил Йокам.

— Нет.

— Пьешь?

Хант закрыл папку.

— Нет.

— А я пью.

— В чем дело, Джон? Что у тебя на уме? — Ответ Хант знал.

— Мы ведь давно вместе?

— Давно.

— Напарники?

— И друзья.

Молчание затянулось. В трубке слышалось только дыхание Йокама.

— Что ты рассказал им? — спросил он наконец.

— Рассказал, как было.

— Я не об этом спрашиваю, ты же знаешь.

Хант представил друга — в скромном домике, в гостиной, со стаканом в руке перед давно погасшим камином. Йокаму шел шестьдесят четвертый год. В полиции он прослужил тридцать лет, и ничего другого в жизни у него не было. На вопрос Хант не ответил.

— Ты мой друг, Клайд. Он пошел на тебя с топором. Что еще мне оставалось?

— Ты поэтому выстрелил ему в сердце?

— Конечно.

— А не со злости? Не потому, что хотел посчитаться?

— Посчитаться? За что? — На том конце проснулась злость иного свойства.

— Сам знаешь за что.

— Нет, ты мне скажи, Клайд. Ты скажи за что.

— За тех детей. За семь могил в низине. За то дерьмо, что годами творилось на нашем собственном заднем дворе.

— Нет.

— За все время, Йок, я никогда не видел, чтобы что-то задело тебя лично. До сегодняшнего дня. Сегодня задело.

— На моего напарника напали с топором. На моего друга. Задело? Можно и так сказать, а можно сказать, что такая у нас работа. Так что ты все-таки сказал им?

Хант замялся.

— Ты сказал, что выстрел был оправданным?

— Мы держались фактов. Они спросили мое мнение, но я не стал отвечать.

— Но ты же скажешь им свое мнение.

— Завтра. Скажу завтра.

— И что ты им скажешь?

Хант потянулся за стаканом. В жидкости на дне низкого хрустального стакана вспыхнул огонек. Мысленно детектив снова проиграл сцену в доме Мичума: занесенный топор, Йокам входит в комнату. Что он увидел? Нужно ли было стрелять на поражение? Компьютер стоял чуть в стороне, но заметил ли его Йокам? Хант поставил себя на место напарника и подумал, что видит все так, как оно и было.

И снова Йокам заговорил раньше.

— Ты заявил на Кена Холлоуэя? Насчет того, что он препятствовал расследованию?

В суете, последовавшей за стрельбой в доме Мичума, Хант почти позабыл о звонке Холлоуэя.

— Нет.

— Но заявишь?

— Да.

На линии снова повисло молчание, тяжелое и неприятное. Хант допил скотч. Он уже знал, что к чему может привести, и молил Бога, что этого не случилось.

— Ничего этого не случилось бы, если б не Холлоуэй, — сказал наконец Йокам. — Мы взяли бы Мичума в торговом центре. Без всякой стрельбы. И диски никто не сжег бы. Это из-за тебя, Клайд. И вот это — личное.

Телефон в руке как будто загудел.

— Спокойной ночи, Йокам.

Пауза.

— Спокойной ночи, Клайд.

Трубка замолчала.

Хант налил еще скотча.

Глава 42

Фримантл молча смотрел на револьвер. Руки у Джонни дрожали, и оружие дрожало тоже.

— Где она? — дрожащим голосом спросил мальчишка.

Встревоженный Джек придвинулся ближе.

— Ты что делаешь?

— Где моя сестра?

— Я не знаю твою сестру. — В печи выстрелил уголек. — И тебя не знаю.

Джонни потянулся за клочком одежды с именем Алиссы и показал его Ливаю.

— Вот моя сестра. Ее зовут Алисса Мерримон. Здесь ее имя. — Великан не спускал глаз с лица мальчика. — Посмотрите.

Фримантл пожал плечами.

— Я не умею читать.

— Ее похитили год назад. Это ее имя.

— По-моему, он не знает, — вставил Джек.

— Должен знать.

— Я бы сказал, если б знал. А он не знает.

— Где вы это взяли? — Джонни подтолкнул тряпицу к Фримантлу. — Где? Когда?

Великан пожал плечами, и под кожей проступили мышцы.