Последний роман Владимира Высоцкого

– Вы уж, Танечка, не обижайтесь на старого ловеласа, – Георгий Григорьевич примирительно улыбнулся, – но я должен сказать: в кадре вы очень смущаетесь, Электрон Высоцкого явно не герой вашего романа. То есть не вашего, конечно, а вашей стюардессы. По крайней мере в первую же ночь, едва познакомившись, она в постель бы с ним не легла. Вам предстоит сыграть первую в советском кино постельную сцену! Зритель не поверит… Нет, нужно срочно искать другого актера. А Володе я все объясню. Он парень умный, поймет.

Высоцкий понял. Татьяна Доронина осталась недовольна. Она не скрывала своих пристрастий: «Мне всегда нравились мужчины умные, талантливые, безусловно, с юмором, и чтобы они были Мужчинами».

Двадцать лет спустя после этих неудачных проб, выступая на учредительном съезде Союза театральных обществ, Татьяна Васильевна обратилась за моральной поддержкой к уже покойному Владимиру Семеновичу: «У Высоцкого есть стихи «Бить человека по лицу я просто не могу» – это писал актер об актерах. Это мы – не можем бить человека по лицу, ибо лицо для нас означает «лик», но нас бить почему-то можно. И мы, говоря со сцены слова о правде, справедливости и добре, терпим это, фигурально выражаясь, мордобитие – годами…»

* * *

Среди театральных актеров существует поверье: во время спектакля в зале нужно выбрать нужное лицо, своего зрителя, и играть как бы только для него. В день премьеры «Последнего парада» в Театре сатиры артисты со сцены смотрели в зал на своего соавтора – Владимира Высоцкого, который сочинял песни для этого спектакля. «Запрещенный, дерзкий, смелый, гениальный, потрясающий своими экстравагантными поступками, он сидел в зале один, сиротливо, – рассказывала актриса Татьяна Егорова, – казался совсем мальчишкой и как-то странно слушал свои песни не в своем исполнении».

«Когда во время репетиций Высоцкий показывал свои песни, – вспоминала другая актриса этого театра Вера Васильева, – то его пение… словно открывало какой-то невидимый для нас мир… Мы все влюбились в него, почувствовали его душу. И когда пели его песни, всегда словно слышали голос с хрипотцой, но не смели подражать ему, так как считали это кощунством».

Ну а после премьеры в малом репетиционном зале за длинным столом, как водится, состоялся банкет… Когда стол постепенно уже становился растерзанным и пустым, и за ним остались наиболее стойкие, Высоцкий взял гитару и запел: «И когда наши кони устанут под нами скакать…»

«Вокруг него сразу образовался круг артистов, – рассказывала Егорова. – Я взяла свой стул и села неподалеку. Он впился в меня глазами и вместе со стулом подвинулся к моему. Ударил по струнам: «В желтой жаркой Африке…» Брякнул по струнам. Встал. Налил водки. Выпил. Налил бокал шампанского – протянул мне. Опять ударил по струнам и новая песня – глядя мне в глаза: «Когда вода Всемирного потопа-а-а-а…» Мой цензор был во хмелю и крепко спал, и я без руля и без ветрил бросилась в «поток» под названием «Высоцкий». Он это чувствовал, у нас произошло сцепление… Какого рода сцепление было у Высоцкого, мне не дано знать, скорее всего это было вечное одиночество… В этом небольшом зале летали невидимые огненные стрелы, вспыхивали невидимые молнии – напряжение было такое, как во время грозы. Своим рычащим и хриплым голосом, впившись в мои зрачки, Высоцкий продолжал: «Только чувству, словно кораблю, долго оставаться на плаву…» Я сидела, улыбаясь, в малиновой юбке, в белой кофточке, как во сне, раскачиваясь на стуле, с остатками шампанского в прозрачном бокале…»

Нутром ощущала: «Я явно ему нравилась. Андрюша Миронов все это видел и пришел просто в невменяемое состояние от ревности. Сказал: «Пойдем, я тебе покажу фотографию». Вывел меня в коридор и ка-ак даст! Там была полная тьма, и он не понимал даже, куда бьет. Так что эта горбинка на переносице – имени Высоцкого и Миронова. У Андрюши после этого случая на руке остался шрам. И в душе тоже…»

В институте Склифосовского Татьяне Егоровой поставили диазноз: закрытый перелом носа без смещения. За что, спрашивается? «Ведь Высоцкий – это не мой тип абсолютно, – говорила Татьяна. – Я Володю как барда, как личность ценила, но не как… Понимаете, да? Я специально глазки ему строила: назло, назло, назло! Сейчас, думаю, Андрюшечка заявится – пусть видит: Высоцкий, а не кто-то там…»

* * *

Будущая «хозяйка» театра «Современник» Галина Борисовна Волчек вспоминала о годах 60-х с особым чувством: «Не спали ночами, спорили до хрипоты об искусстве… Когда с Евстигнеевым поженились, то сначала снимали комнату в коммуналке… Все по очереди ночевали. У нас стояла широченная кровать, мы укладывались на нее поперек – много народу помещалось. Туда приходили все: Женя Евтушенко, Роберт Рождественский, Булат Окуджава, Володя Высоцкий… Оно и понятно – круг-то был узкий…»