Последний рубеж

Тишину обезлюдевшего посёлка разбила длинная автоматная очередь. Мэри на бегу оглянулся и краем глаза увидел, как, тяжело опершись на костыль, Анна Васильевна неумело стреляла по его преследователям. Ствол неуклюже зажатого в её руках автомата при каждом выстреле непослушно задирался кверху и плясал в воздухе. Застигнутые врасплох немцы были вынуждены прекратить преследование и укрыться. Завязалась перестрелка, но уже через пару минут Анна Васильевна, выронив автомат, упала посреди двора с простреленной грудью.

Эндель, поняв, что от погони ему не уйти, скатился по отвесному склону к морю, бросился в остро обжёгшую холодом воду и, отчаянно молотя руками и ногами, поплыл прочь от берега. Фрицы заметили его в волнах издалека и на ходу начали стрелять вслед. Вокруг Мэри, жадно и часто чавкая в воде, зашлёпали пули – напрягшееся от сковывающего озноба тело ощутило несколько колких ударов. Но быстро плывя на другую сторону Цемесской бухты, Эндель с тревожным облегчением чувствовал, что с каждым гребком автоматные очереди за его спиной стучат всё реже, тише становится удаляющаяся ругань раздосадованных немцев.

Командующий войсками 17-й армии вермахта генерал-полковник Рихард Руофф, глубоко задумавшись, стоял над широкой – во весь стол – картой Кавказа, густо испещрённой синими и красными пометками. От неровных, изощрённо загнутых овалов, близко прижатых друг к другу штрихованных линий, треугольных и квадратных флажков, длинных и коротких стрелок, проведённых по суше и по морю, уже давно рябило в глазах, но немецкий военачальник не решался ни на минуту прервать ход своих мыслей. Запутанная головоломка, которую задали ему русские, не поддавалась решению. Он уже давно должен был с триумфом ворваться в Азербайджан или Чечню, чтобы расстелить эту местами насквозь протёртую жёстким армейским ластиком карту в своём наспех обустроенном кабинете в каком-нибудь просторном особняке в центре шумящего восточными базарами Баку или в вайнахской крепости среди высоких гор седого Кавказа. Вместо этого он второй месяц топчется на месте в крошечном, захолустном, уже почти полностью стёртом боями с лица земли приморском городке.

Устав от бесплодных размышлений, Руофф небрежно сгрёб с карты лакированные деревянные фигурки танков, кораблей и самолётов, расставленные по замысловатой, уже не всегда понятной даже ему самому системе, и раздражённо швырнул их в ящик дубового письменного стола. Раньше он редко пользовался ими.

Боевой генерал с почти сорокалетним стажем, поступивший на военную службу рядовым ещё в Германской империи задолго до начала Первой мировой войны, он обладал острым интуитивным чутьём, никогда не подводившим его. С первого взгляда на любую позицию Руофф безошибочно определял важные детали, обычно скрытые от неискушённого человека, и быстро принимал расчётливое эффективное решение. Новороссийск стал первым городом, дерзко не посчитавшимся с его военным гением. «Всё развалилось в ту злополучную ночь с 8 на 9 сентября, когда мы не смогли выйти на Сухумское шоссе… – тяжело вздыхая, вспоминал он. – С тех пор как в стенку упёрлись».

Всё ещё перебирая в голове возможные варианты отвлекающих и лобовых ударов по русской обороне, Рихард встал с лёгкого походного кресла, которое неизменно возил с собой со времён Французской кампании 1940 года, и подошёл к раскрытому настежь окну. В лицо повеяло свежим воздухом и душистой вечерней прохладой припозднившегося бабьего лета.

Сияющее пронзительной чистотой неохватное небо высокой хрустальной синевой нависало над обугленными руинами Новороссийска и редкими уцелевшими деревьями, покрытыми слегка порыжевшей, увядшей, но ещё не осыпавшейся осенней листвой. Заходящее солнце неяркими отблесками отражалось в тщательно вымытых оконных стёклах старинного купеческого дома, где была оборудована резиденция. Во дворе стояла хрупкая прозрачная тишина. Лишь где-то далеко на востоке, на противоположном берегу Цемесской бухты едва уловимо в медленно сгущавшейся предвечерней мгле доносились разрывы орудий и трассирующие пулемётные очереди. Немцы продолжали упрямо ломиться через Балку Адамовича, но по-прежнему не продвигались ни на шаг.

В массивную дверь осторожно постучали.

– Войдите! – не оборачиваясь, крикнул через плечо генерал-полковник.

Оберст Альфред Шэффер, командир 73-й дивизии, нешироко открыв дверь, робко шагнул в кабинет, снял фуражку и, бледнея, застыл на пороге.

– Хайль Гитлер! – неуверенно вскрикнул он, и вздрогнувшая на взмахе рука затем бессильно повисла вдоль напряжённого тела, облачённого в чёрный кожаный плащ.

– Разрешите доложить? – надломленным, жалким, противным даже самому себе голосом спросил Шэффер.

Генерал-полковник неспешно повернулся на каблуках и уставился на оберста исподлобья жёстким и колючим взглядом.

– Зачем? – в холодном бешенстве спросил он. – Мне уже обо всём доложили задолго до вас.

Шэффер пошатнулся и, пробормотав что-то невнятное, робко и обессиленно опустился на стул, стоящий около двери.

– Встать! – приказал Руофф. – Кто разрешал вам садиться?!