Последний рубеж

Ярослав сморщился: тяжелый башмак грубо наступил ему на голову. Автомат был конфискован, нечто похожее на шнур туго стянуло запястья. Мерзкий голос радостно отрапортовал по рации о «перемо-ге»[16] и взятии четырех «колорадов». Двое сдернули с земли Ярослава, обыскали и, заломив связанные до боли руки, потащили его в неизвестном направлении. Фонари погасли, и внезапная тьма лишила его зрения. Скрюченный, сгорбленный, он лишь с трудом видел очертания своих семенящих ног, что несли его в направлении беды. «Чушь, черт побери. Я в плену.» — прошептал он сам себе. Неподалеку слышалось похожее шарканье — должно быть, вели его «подельников». Затем все те же силы небрежно закинули их одного за другим, словно мешки с картофелем, в кузов УАЗика, и четверка вновь воссоединилась. Это был бокс для перевозки задержанных, вероятно, какой-нибудь местной патрульной машины. Внутри было тесно, как в рыболовной банке с опарышами, которые бессмысленно копошились, пытаясь найти хоть какое-нибудь положение. Автомобиль скакал, его бросало в разные стороны, как внедорожник, участвующий в ралли-рейде. Скакали и пассажиры. Но вот колеса нащупали приличный асфальт, и салон УАЗика наполнил завораживающий гул покрышек. Пленники кое-как разместились в тесном отсеке. Свет уличных фонарей начинал пробиваться внутрь, и лица попутчиков засияли серебристым цветом. Ни Казак, ни Жора не выражали абсолютно никаких эмоций — словно двух дебоширов, пойманных на близлежащем хуторе, привычно везли в поселковый участок милиции. Двое других спокойствия не разделяли. Их испуганные лица в бледном свечении ночных фонарей напоминали физиономии оживших покойников, выбравшихся с местного кладбища. После последнего ускорения машина, свистя тормозами, резко остановилась. Послышались шаги и голоса. Украинская речь сменялась каким-то деревенским наречием, а едва слышные диалоги обрывались дружным хохотом. Олег и Ярослав настороженно переглянулись, будто перед выходом на эшафот: в их взглядах застыла обреченность ожидания. Наконец дверца экипажа отворилась, и шесть-семь пар любопытствующих глаз пристально уставились на пойманных повстанцев. Это были крепкие мужчины в военной форме, идентичной той, что они видели в аэропорту. «Нацгвардия… — мысленно констатировал Ярослав. — Сейчас что-то начнется». Но ничего особенного не начиналось. Задержанных выволокли в просторный дворик большого трехэтажного коттеджа, на вершине которого гордо развевался жовто-блакитный прапор[17]. Ночь то и дело озарялась вспышками мобильных телефонов, будто светское мероприятие, на котором беспорядочно крутится возбужденная публика. Но момент славы длился недолго. «Обезвреженных бандитов» снова обыскали, неожиданно гуманно освободили посиневшие кисти и гостеприимно затолкали в подвал. Дверь с лязгом захлопнулась. Помещение три на три метра напоминало камеру пыток. Ни окон, ни отдушин. Посреди него находился небрежно сваренный металлический столик, и больше ничего. На высоком потолке тускло горела одинокая лампочка. В каземате было душно и сыро.

— Ну что ж вы, как в гостях? Присаживайтесь, пожалуйста, — усмехнулся Казак и, играя на публику, радушно развел руками.

Он по-хозяйски развалился на полу, сверкающие глаза жадно ловили теплое свечение лампы. Жора, как бедный родственник, скромно присел в углу и принялся возить указательным пальцем по пыльному бетону.

— М-мы-ы в-в-в п-паре к-килом-метров от а-а-аэро-п-порта, — прохрипел кавказец. — Е-е-ехали т-ти-ихо, п-петля-яли. На с-с-северо-за-апад.

— Наверное, Опытное. Завтра дальше повезут, — заключил Казак.

Он медленно поднялся на ноги и стал задумчиво кружить по каземату. Точь-в-точь как это делал когда-то Ярослав в минуты принятия своих судьбоносных решений. Нагулявшись, Казак присел рядом с Жорой и что-то зашептал ему на ухо. Кавказец одобрительно кивнул своей гривой, его глаза вновь засверкали жестоким звериным блеском. В этот момент он был похож на грязного голодного кота, который выслеживал воробья. По-видимому, у них был какой-то план.

— Теперь отдыхаем, — властно сказал Казак и, снова устроившись на полу, закрыл глаза.

Ярослав сел у стены, обняв колени. Несмотря на дикую усталость, сна не было. Часы были изъяты, и выяснить, который час, не представлялось возможным. Он думал, думал и думал, поглядывая изредка на сидящего рядом Олега. Но тот к общению был не расположен. «Дурацкая ошибка, не иначе. Завтра-послезавтра уже будем дома, — успокаивал сам себя Ярослав. — В этом году Питер добьем, глядишь, и здесь все срастется… Может, еще кого зацепим. Наверное, Outlook уже завален письмами. Нет времени торчать здесь! Черт возьми, недоразумение какое-то! Днем во всем разберутся, мы же ни в кого не стреляли. Блин, а автоматы? Этот визгливый сепарюгами нас назвал. Чушь! Но ведь мы были с ними, с сепарюгами. Попробуй докажи теперь. Ох, ну и кашу заварили, и вправду закон Мерфи работает. Черт, ведь сутки назад мы спокойно спали в аэропорту, неделю назад — отдыхали в отеле. А месяц назад.»

— Эй, бизнесмены, подъем!