Последний рубеж

На лестнице послышался шум, возвещающий о приближении гостей-мужчин, и она поспешно отбросила воспоминания. Гости ввалились в спальню, как толпа захватчиков, многие к тому времени были уже пьяны и веселились, поддразнивая жениха – общепринятый ритуал посвящения. Она сомневалась, что хоть одна невеста или жених были рады оказаться центром такого веселья. Кроме того, могло дойти и до драки – вино горячило головы, а шутки легко переходили границы между непристойностью и оскорблением. Ей рассказывали, что ссоры часто начинались, когда гости переставали ограничиваться шутками про мужественность жениха и начинали скабрезно острить про невесту. Большинство женихов к тому времени тоже пьяны, а многие бывали вспыльчивы и темпераментны, как например мужчины в ее семье. Поэтому Джоанна была очень признательна грозному миротворцу в лице своего брата.

Она огорчилась, увидев, что некоторые притащили с собой фляги с вином, ведь тем труднее будет от них избавиться. По непонятным для нее причинам, гостям казалось забавным растягивать бесчинство в опочивальне до тех пор, пока несчастный жених не потеряет терпение. Время от времени через щель в пологе ей удавалось разглядеть знакомое лицо. Племянник Джоанны, Отто, казалось, больше всего хотел оказаться подальше отсюда – должно быть, неловко представлять свою тетку охваченной плотской похотью. Ее брат Джонни вроде как не принимал активного участия в розыгрышах – неужто он тоже ощущал ответственность за сестру? Такое не в характере Джонни, но Джоанна этого не исключала – он то и дело давал ей поводы вспомнить мальчика, каким был когда-то. Джоанна не могла разобрать всего, о чем говорили гости – казалось, они болтали все сразу, языки от вина заплетались, а речь прерывалась взрывами хохота. Но те шутки, что Джоанна слышала, были довольно пристойными, далекими от бесстыдства и грубости, каких ожидала, и она вдруг поняла, почему – даже будучи пьяными, мужчины боялись оскорбить любимую сестру Львиного Сердца. «Наверное, собственная церемония возведения на ложе Ричарда и Беренгарии могла соперничать по чинности и благопристойности с ритуалами женского монастыря», – подумала она и едва удержалась от смеха.

Увидев наконец Раймунда, Джоанна нахмурилась – он все еще был одет. Похоже, эти мужчины пробудут в опочивальне всю ночь. Кто-то произносил тост «за штурм крепости», кто-то выражал надежду, что Раймунд «посеет свое зерно в благодатную почву». Она уже не старалась разбирать голоса, и потому не поняла, кто же выкрикнул, что им следует выпить за завоевание Сицилии. Она услышала, как зазвенели кубки, и с облегчением выдохнула, когда Раймунд сел рядом, снимая обувь и шоссы – значит, скоро все кончится. Мужчины принялись подшучивать, что он так медленно раздевается, и разразились гоготом после его слов о том, что единственная персона, кого он желает раздеть этой ночью – это жена. Но для Джоанны все изменилось, когда незнакомый голос с усмешкой сказал, что раздеваться и незачем, жених готов молиться на свою невесту, а не овладеть ею.

Большинство мужчин поняли эти слова как обращение к Раймунду прислушаться к призыву епископа о ночи размышлений, а не консуммации, и послышался вялый смех – шутка мало кому показалась смешной. Но Джоанна все поняла, и, взглянув на лица Раймунда, увидела, что понял и он. Эта насмешка была нацелена не в жениха, а в катара. Конечно, это сказал нормандец – как она поняла по акценту – считающий, что Раймунд в душе еретик и станет избегать грехов плоти даже в брачную ночь.

– Ты думаешь, что я женился на самой прекрасной и желанной женщине христианского мира и собираюсь воздерживаться, как монах? С чего бы?

Джоанна гордилась Раймундом, так смело принявшим вызов, но пришла в ярость, что какая-то пьяная норманнская деревенщина смеет тащить свои предрассудки к ней в опочивальню, бросать тень на ее брачную ночь. Джоанна старательно запахнулась в простыню, и, прежде чем гость успел ответить Раймунду, отдернула полог кровати.

Все взгляды сразу же обратились к ней, мужчины подались вперед, надеясь разглядеть хоть полоску кожи. Джоанна не обращала на них внимания.

– Милорд брат, могу ли я перемолвиться с тобой словом?

По спальне пронесся удивленный шепоток – очень уж непривычно, чтобы невеста участвовала в веселье у брачной постели. Даже Раймунд выглядел ошеломленным. И только Ричард воспринял это как должное. С вопросительным выражением на лице он прошагал к кровати, склонился над ней, но когда Джоанна зашептала что-то ему на ухо, вопрос сменила улыбка.

– Сделаю все возможное, – пообещал он, и, обернувшись к разинувшим рты гостям, провозгласил: – Моя сестра чрезвычайно обеспокоена: она боится, что в спальню проникли чужие. – Он помедлил, усиливая эффект драматизма. – Хуже того, она подозревает, что здесь, возможно, французы!

Как он и ожидал, это вызвало взрыв смеха. Оглядев комнату, Ричард воскликнул с притворным ужасом:

– Боже, она права! Что ж, мы этого не допустим. Тут вам Руан, а не Париж. Ну-ка, вы все, марш отсюда!