Последний рубеж

— Надавить-то можно, только все равно…

— Процедура?

— Процедура.

— Ладно, тогда я сам.

— А как?

— Просто. Пойду и возьму.

— Но разве…

— Майор, я как Брут — ради Рима готов на все. Пойду и возьму. Только, пожалуй, перекушу для начала где-нибудь чего-нибудь.

— Можете поужинать в нашей столовой, — предложил Грин. — У нас отличный повар. Кстати, амнистированный даппаец.

— Не опасаетесь, что отравит?

— Он лоялен.

— Лояльных даппайцев не бывает. Клич услышит, перережет всех кухонным ножом. Пикнуть не успеете. Хороший даппаец — это даппаец, подвергнутый лоботомии.

У Грина вырвалось неясное междометие.

— Шучу, — успокоил его Харднетт.

— Так что, распорядиться?

— Нет, спасибо. — Полковник прижал ладонь к груди. — Большое спасибо, но хочу отведать местной экзотики. Честно.

— Тогда — одну секунду.

Грин отошел к стене и сдвинул в сторону портрет президента. Вскрыл замок встроенного сейфа, покопался внутри и вытащил небольшой прозрачный пакет с белым порошком.

— «Радужный хрусталик» или «Дрожь мартышки»? — посмеиваясь, спросил Харднетт. И дурашливо замахал руками: — С ума сошел, майор? Я на задании — ни-ни.

— За кого вы меня держите?! — не уловив шутки, воскликнул Грин и потряс содержимым пакета. — Это же соль! Просто соль.

— Неужели хлористый натрий?

— Да, поваренная. Возьмите, пригодится.

— Верю.

Спрятав пакетик в складках балахона, Харднетт пошел на выход. Уже взявшись за ручку двери, обернулся и сказал на прощание:

— Майор, поверь, все будет хорошо. — И после некоторой паузы добавил: — Если вообще что-нибудь в нашем Мире может быть хорошо. И выше нос, майор. Пробил час испытания, лозунг момента — действие.

Грин неожиданно улыбнулся:

— Спасибо вам, господин полковник.

— Пожалуйста. За что?

— За моральную поддержку. Я много о вас всякого недоброго слышал и думал…

— Вот и продолжай так думать, — оборвал его Харднетт. — Все, я ушел. Если что — выйду по каналу «майский день».

— Там, где вы будете работать, радиосвязи нет.

— Точно?

— Точно.

— Ну и черт с ней! — Харднетт все еще продолжал стоять на пороге. — Что-то еще хотел спросить… Что-то важное. — Он пощелкал пальцами. — Вспомнил! Скажи, как вторая игра финальной серии закончилась?

— Шестнадцать двадцать восемь, — доложил Грин.

— В нашу?

— А кто это «наши»?

Харднетт ничего не ответил, многозначительно хмыкнул и тут же вышел.

Проходя через фойе, задержался у зеркала в огромной раме с бронзовыми завитушками и, скорчив звероподобную гримасу, подумал: «Нет, не так уж это и страшно — видеть вместо своего лица маску. Пожалуй, гораздо страшнее, сняв маску, обнаружить под ней чужое лицо. Вот это вот действительно — жуть».

И тут же вспомнил текст, который читал так давно, что не мог припомнить ни его автора, ни его названия. Это был рассказ о мужчине и о женщине. О муже и жене. Его звали Робертом, ее — Маргаритой. Они были очень счастливой супружеской парой. Точнее, почти счастливой. Стать совсем-совсем счастливыми не позволяли им вечные ссоры. Ссорились они по пустякам, но всегда темпераментно, с битьем посуды, переходящим в банальный мордобой. Однако супружеское ложе всегда их примиряло.

Так и жили.

И все бы ничего, да вот однажды Роберт получил записку: «Приходите сегодня по такому-то адресу на бал масок. Ваша жена будет в костюме Коломбины. И будет не одна. Доброжелатель». Мало — больше. В тот же самый день Маргарита получила сходное послание: «Сегодня по такому-то адресу состоится бал масок. Ваш муж будет на нем в костюме Пьеро. И будет не один. Доброжелательница».

И вот, подозревая друг друга в неверности, оба супруга тайком направились на бал. По чистой случайности: Роберт — в костюме Пьеро, Маргарита — в костюме Коломбины.

Бал в одном из лучших домов города выдался на славу: музыка гремела, шампанское лилось рекой, гости кружились в зажигательных танцах и целовались за пыльными портьерами. Только Роберт и Маргарита не разделяли общего сумасшествия. Скрываясь под масками Пьеро и Коломбины они не спускали друг с друга глаз. Едва пробила полночь Пьеро не выдержал напряжения, приблизился к Коломбине и пригласил ее отужинать в отдельном кабинете. Та охотно согласилась. И вот когда они осталась наедине, Пьеро сорвал маску с лица Коломбины и со своего лица.

И оба ахнули.

Она оказалась не Маргаритой, а он — не Робертом.

Принеся друг другу извинения, они продолжили знакомство за легким ужином. О дальнейшем автор умалчивает. И только в самом конце, как бы между прочим, сообщает, что это небольшое злоключение послужило уроком, как для Роберта, так и для Маргариты. Впредь они больше не ссорились, жили в мире и согласии. И усердно делали новых людей.

Когда Харднетт впервые прочитал об этой истории, он лишился сна — все пытался разгадать загадку. Тогда, по молодости, не разгадал. А теперь и разгадывать нечего: эти двое были двойными агентами, которые так тщательно законспирировались, что даже сами позабыли, кто они есть на самом деле.