Последний рубеж

В его голосе вновь послышались ноты неподдельного энтузиазма. Он уже видел себя на Вахаде.

— Вот прилечу и сразу выдвинусь на Точку! Приближусь на «матрасе» к границе зыбучих песков и зависну. Осмотрюсь… Потом достану шарик. Вот этот вот. — Седой вынул из кармана и продемонстрировал Харднетту оранжевый шарик для пинг-понга. — Достану, значит, и брошу. И как только упадет он на песок, так в ту же секунду… Знаете, что произойдет?

По интонации собеседника, да и по приглашающему жесту полковник понял, что ему предлагается ответить, поэтому из учтивости сказал:

— В общих чертах — да, знаю.

Зря старался. Физик не услышал его реплики. И не собирался слышать. Он уже сам отвечал на собственный вопрос:

— А произойдет следующее. В тот же миг нарушится существовавшее до того равновесие. То самое, которое мы называем хрупким. Едва шарик коснется песка, миллиарды песчинок вдруг сорвутся с места и одновременно устремятся куда-то вниз. При этом вокруг шарика создастся огромная тяга. И эта тяга будет в миллионы раз превышать силу, которая ее породила. Можете себе такое представить?

Харднетт мог. Но не хотел. Вместо того чтобы по призыву ученого включить фантазию, налил бокал до краев и осушил его по-плебейски — залпом.

А физик остановиться уже был не в состоянии.

— Равновесие песчинок нарушается всего на один процент, — рассказывал он. — А мощь, которая порождается этим слабым возмущением, огромна. Она просто чудовищна! Я когда долго смотрю на запись работы такой воронки, мне начинает казаться, что она готова всосать в себя всю Вселенную. Я не знаю, с чем это еще можно сравнить. — Он на секунду задумался, после чего допустил: — Разве только с термоядерной реакцией. Или лавинообразным испарением массы черной дыры.

— Или с распространением ложных слухов, — вяло вставил Харднетт.

— Или с У-лучом, — продолжил физик смысловой ряд. Услышав знакомый термин, полковник оживился:

— Вы сказали — с У-лучом?

— Ну да, — кивнул физик. — Видимо, слышали?

— Кое-что и краем уха.

— Тоже удивительная вещица. Сейчас, кстати, увлекательные процессы наблюдаются с одной мембраной Гагича, в которую ткнулся недавний У-луч.

— Интересно, — заметил Харднетт, надеясь на то, что разболтавшийся сосед продолжит тему.

Но тот вдруг, бросив взгляд на часы, засобирался.

— Да-да, все это интересно, — сказал он, вставая. — Очень даже интересно. И я бы, пожалуй, рассказал вам, уважаемый, об этом увлекательнейшем феномене, но…

— Не расскажете?

— К сожалению, я вынужден покинуть вас по причинам, о которых, в виду их сугубой интимности, вынужден умолчать.

«Ну вы, господин ученый, и загнули, — усмехнулся про себя полковник. — Нет, чтобы просто и по-человечески сказать: так, мол, и так, извини, дружище, но мне нужно перед Проникновением облегчиться». А вслух, приподняв пустой бокал, пожелал:

— Всего вам доброго. И удачного Проникновения.

— Вам того же, — сказал Седой и откланялся. Причем откланялся настолько стремительно, что в спешке забыл свой фолиант. Книга так и осталась лежать на столе.

Оказавшись в одиночестве, полковник осушил еще один бокал. К еде не притронулся, аппетита по-прежнему не было. С завистью покосился на Проводника. Тот, судя по пустым розеткам, уплетал уже четвертую порцию мороженого.

Харднетт, мысли которого пока еще крутились вокруг разговора с физиком, вдруг подумал, а что, если целью существования симбиоза человек — Проводник является Воскрешение через реальное объединение человечества?

Почему бы и нет?

Когда-то давно умнейшие из живших на Земле полагали, что Творец создал расы белых, черных и желтых в соответствии с тремя свойствами человеческой психики — рациональность, интуиция и эмоции. Эти свойства вообще-то присущи всем трем расам, но в каждой расе преимущественно выражено одно. Белые особо рациональны, черные — эмоциональны, а желтые славятся интуицией. А все в совокупности благодаря развитию этих качеств обеспечивают оптимальное воплощение Божественного Замысла.

Почему бы не пойти дальше и не представить, что Творец при создании видимого Мира разделили Самое Себя на огромное множество кусков. И куски эти вложил в людей. Никого не обошел. В каждого — по куску. По бессмертной душе.

Что, если так?

Нет, не в метафизическом плане, а в самом что ни на есть практическом.

Быть может, когда человечество, разбросанное по закоулкам космоса, соберется вместе, Создатель воссоединит части своей сущности и станет Самим Собой. Только уже обновленным, познавшим страдание, а потому — мудрым. И добрым. Обязательно — добрым. Все муки людские потонут тогда в милосердии, которое наполнит собою весь мир. И жизнь станет сладкой, как… Как крем-брюле. И будет людям… Будет тогда всем счастье. И никто не уйдет обиженным.

«А кто не хочет воссоединения человечества под эгидой Большой Земли, тот Создателю есть первый враг, — сделал Харднетт политически грамотный вывод из своих соборных размышлений. — И мы их будем гасить. Без колебаний. Где поймаем, там и будем».