Последний рубеж

— Завидую, завидую, завидую, — пропел Седой таким тоном, что стало понятно — ничего подобного, не завидует. Предпочитает быть реалистом. Помолчав какое-то время, он вдруг улыбнулся и сказал: — А знаете, по одной старинной мистической легенде, все альтернативно-одаренные в прошлой жизни страдали грехом гордыни, за что, собственно, и дан им в этой жизни такой странный облик. Не слышали такую легенду?

Харднетт ничего подобного не слышал, покачал головой — нет. А по сути заметил:

— Чушь это все. Я же говорю, появление этих парней закономерно. За-ко-но-мер-но. Понимаете? Так же, как закономерна была подверженность евреев-ашкенази наследственным генетическим изменениям, известным под названием «болезнь Тея-Сакса». Наверное, слышали о такой?

Седой задумался, поиграл бровями и удрученно покачал головой:

— К сожалению, не в теме.

— Эта болезнь приводила к увеличению количества дендритов, — пояснил полковник. — Хотя лично я вовсе не склонен считать эти генетические изменения болезнью. Глупо считать подобные изменения болезнью. Ей-богу, глупо. Как и синдром Дауна считать…

— Извините, — прервал его Седой, — я не расслышал, к увеличению чего это болезнь, которая не болезнь, приводила?

— К увеличению дендритов, — повторил Харднетт. — Это такие древообразно разветвленные отростки нервных клеток. Их увеличение приводит к значительному повышению интеллектуальных способностей.

— Вы это серьезно? — не поверил Седой.

— Более чем. Вы знаете, что абсолютно все открытия, положенные в основу теории Над-Пространства, сделали ашкенази, страдающие синдромом Тея-Сакса?

— Не может быть?!

— Точно, — кивнул Харднетт.

— Так уж и все?

— Абсолютно.

— А откуда, уважаемый, вы это знаете? — все еще не верил Седой.

— Откуда? — Полковник задумался. — Ну, скажем так, обобщил и проанализировал некоторые данные.

— Закрытые?

— Почему закрытые? Все эти сведения свободно публиковались в различных монографиях. А что, вас что-то смущает?

— Нет-нет. Просто… Просто ничего подобного слышать не доводилось.

— Не удивительно. За всем не уследишь и все не переваришь. Никакой памяти не хватит. — Харднетт постучал по голове в районе Д-зоны. — Даже этой.

— Согласен, — кивнул Седой.

— Так вот, послушайте. Когда все необходимые открытия по Над-Пространству были сделаны, ашкенази перестали… В общем, болезнь Тея-Сакса больше не наблюдается. Восемьдесят лет уже как не наблюдается. Думаете, все это случайно?

— По-вашему, Предтечи так задумали?

— Именно. Функция полностью реализована — функция отключена. Вот и Проводники тоже заточены под определенную функцию. И, слава Богу, что настали такие времена, когда они могут исполнить свое предназначение.

— Вы это с таким придыханием говорите, будто завидуете им, — улыбнулся Седой.

— Да, завидую, — признался Харднетт. — А как тут не позавидовать?

— Чему именно вы, уважаемый, завидуете?

Полковник не стал спешить с ответом. Сначала подлил вина в бокал, пригубил и дал возможность горячему жирному осьминогу расползтись по нутру. Только потом, видя, что неугомонный сосед все еще ждет ответа, сказал:

— У меня вызывает зависть то обстоятельство, что они теперь знают, зачем существуют.

— Даже так?! — удивленно воскликнул Седой. — А зачем они, на ваш взгляд, существуют?

Харднетт пожал плечами:

— Разве не понятно?

— Если честно — как-то не очень.

— Полагаю, смысл их существования именно в том, чтобы дать возможность разбросанному по Вселенной человечеству собраться в кучу. Утилитарная, конечно, задачка, но все же привносящая в их жизни хоть какой-то смысл.

— Да уж, есть чему завидовать, — разочарованно протянул Седой и спросил: — А мы, люди, надо понимать, не знаем, зачем существуем?

— Думаю, что нет, — посетовал Харднетт. — Я, например, не знаю. По большому счету, конечно. Вы знаете?

Седой не ответил, и полковник продолжил:

— Не считать же, ей-богу, смыслом существования человека две эти наши извечные забавы — инфантильное созерцание звездного неба над головой и бесперспективное деление всего подряд на Добро и Зло. Чушь! Тогда уж лучше думать, что человек рождается единственно для того, чтобы выпить энное количество замзам-колы, потом энное ее количество, извините, отлить и тут же помереть. Так честнее… Мускус.

— Что «мускус»? — не понял Седой.

Харднетт шумно втянул ноздрями воздух:

— Никак не мог вспомнить запах. Чувствуете — мускус?

Седой поводил носом:

— Нет.

Повисла пауза.

Первым ее нарушил Седой. Постукивая пальцами по обложке книги, он вдруг заявил:

— А я, пожалуй, скажу вам, уважаемый, зачем мы существуем.

— С интересом выслушаю, — откликнулся полковник, вновь потянувшись к бокалу.

— Если исходить из вашей же логики, то существуем мы единственно для того, чтобы дать жизнь Проводникам.

— Занятно… — Харднетт поднял бокал и поднес к свече. — Они для нас, а мы для них. Правда, занятно. Я с такой стороны никогда на это дело не смотрел. Только…

Полковник замер: пламя, которое он наблюдал сквозь гранатовый фильтр, завораживало.

— Что вас, уважаемый, в этом смущает? — не выдержал его молчания Седой.