Последний рубеж

Выбравшись на свежий воздух, рядовой осмотрелся и, убедившись в отсутствии опасности, поднял взгляд на небо. Но вместо черной глади с рассыпанными по ней белыми точками далеких, недосягаемых звезд он увидел плотную облачную завесу, сквозь которую понемногу пробивались тонкие лучи восходящего солнца. Пока что этих копий из теплого света было слишком мало, чтобы поднять Заводище на ноги. Они были своего рода разведчиками, готовившими почву для основных сил. Делая маленькие прорехи в облачной завесе, лучи как будто помечали отдельные участки бывшего завода, разгоняя скопившуюся в них тьму. Так, один из них упал на испещренное рытвинами лицо старого рубежника, заставив того прищуриться. Сделав шаг назад, черный прислонился прикрытой рюкзаком спиной к кирпичной стене отведенного под казармы здания – низенького и с виду ничем не примечательного. Палывода свесил голову на грудь, уставившись на грязные, исцарапанные берцы, купавшиеся в оранжевом свете попавшего на них луча.

«Успокойся, – приказал он себе. – Никто за тобой не придет. Война же, свистюк, ну подумай ты башкой! Нужен каждый боец! Хотя какая тут война… Сидим тут, сами ждем, пока кто-то придет. Воины…»

– Ничего… – прошептал старик, свесив голову на грудь. – Ничего не будет. Просто выполняй приказы – и все будет пучком…

«Нет, – отозвался голос у него в голове. – Уже не будет».

Что-то екнуло в черством сердце пожилого бойца «Рубежа», вытащив с задворок памяти картину, которую черный всеми силами пытался забыть. Лицо человека, которому Палывода позволил умереть. Посмертная маска сталкера, сраженного снайперской пулей. Сталкера, который еще вчера был для рядового чем-то большим, нежели просто глупым и мелочным радиоактивным мясом.

Пальцы старика стиснули рукоятку автомата. Может, хватит уже откладывать месть в долгий ящик? Пора найти того здоровяка из отряда Дзержинского. Найти – и превратить в сочащийся кровью кусок истерзанного мяса. А дальше – будь что будет. Пусть Палыводу убьют следующим. Пусть устроят показательный расстрел, чтоб другим неповадно было. Плевать. В конце концов, он заслуживал смерти не меньше этого Иванцова…

Смерть. От одной только мысли о ней по спине пробежал предательский холодок.

«Ты уверен? – прошептал поселившийся внутри Палыводы страх. – Ты правда уверен, что оно того стоит? Ты ж пойми, лейтенант не будет тебя слушать!»

И он был прав. Как бы горестно ни было это признавать, но внутренний голос был прав. Лейтенант Буденов не станет слушать пожилого рядового. Он не станет спрашивать себя: «А что бы я сделал на его месте?» Не попытается понять, что заставило Палыводу нашпиговать брата по оружию свинцом. Он просто отдаст короткий приказ – и жизнь старика на несколько часов превратится в ад. Его упекут в сырой, пропитанный медным запахом крови и прогорклой вонью сгоревшего пороха подвал – и спросят, на кого он работает. Спросят один раз, другой, может быть, и третий – и Палывода непременно признается в связях с «Вольным народом», фанатиками Третьего Глаза или просто озлобленными свободными сталкерами. Он оговорит себя и позволит выжечь клеймо предателя. Он сделает все, лишь бы допрос закончился как можно быстрее. А потом будет как во сне: улюлюкающая толпа, собравшаяся поглазеть на очередной показательный расстрел, безликий палач, чье лицо скрыто за маской-балаклавой, и пуля в металлической оболочке, которая, словно голодный пес, вгрызается Палыводе прямо в череп.

Стоит старику поднять на своего руку здесь, посреди главной базы группировки, – и он в один миг перестанет быть бойцом «Рубежа». И уже ничто не сможет спасти от паранойи лейтенанта Буденова, готового скормить своим ручным садистам кого угодно по первому же подозрению в диверсии и шпионаже.

Рядовой с омерзением сплюнул на асфальт. Впервые он чувствовал отвращение к самому себе. К тому человеку, которым он стал. К сталкеру, которого вылепила из него Зона. К этому бесхребетному трусу, который не может переступить через страх и хоть раз в своей скитальческой жизни поступить по справедливости. Хоть раз подумать не как охотник за артефактами, а как человек. Вспомнить, кем ему приходился застреленный Иванцовым бродяга, собрать волю в кулак – и, взглянув снайперу в лицо, оборвать его жизнь. А потом, стоя над окровавленным трупом здоровяка с разряженным автоматом в руках, принять смерть с достоинством. С чувством выполненного долга перед человеком, которого рядовой Палывода когда-то поклялся защищать от заразы Зоны.

– Дурак ты, Серега, – шмыгнув носом, сказал себе старик.