Последний рубеж

— Такой интерпретации заезженной сказки о кайраме-спасителе я еще не слышал, — губы Дмитрия искривила усмешка. — Впрочем, если это правда, и я такой хитроумный «истинный», что мешает мне прямо сейчас свернуть вам шею и отправиться своей дорогой?

— Страх, что я все же сумею тебе навредить, — Вероника улыбнулась в ответ. — Тебе сейчас страшно — сердце забилось еще быстрее.

— Как и вам, моя дорогая гостья. Я могу буквально коснуться вашего страха. Вы ведь тоже не уверены, что сумеете меня убить. Забавно, правда?

— Очень… Но, может, все же признаешься, кто ты такой? Я не желаю тебе зла, лишь хочу понять, на чьей ты стороне. И, главное, почему ты пришел с нами в Петербург?

— Как минимум потому, что это мой дом, — голос Дмитрия прозвучал мягче. — Я понимаю, что вы напуганы из-за этой дурацкой истории с изменившейся энергетикой, но Альберт говорил, что даже у людей такое случается. На меня же влияет исключительно «эпинефрин класса А». Не нужно искать демонов там, где их нет. Ваш враг, Вероника, на Золотом Континенте.

— Или ты сам не понимаешь, что с тобой…, - словно не слыша его слов, задумчиво произнесла девушка. — Наверное, это страшно — оказаться в такой ситуации. Как будто плутаешь в лабиринте Минотавра…

— Не удивлен, что вам близка греческая мифология.

Вероника тихо рассмеялась:

— Если ты — чужак, то очень хорошо знаешь его повадки. Впрочем, сейчас самое главное — спасти оставшихся в живых. Не так ли?

— Верно, — ответил Лесков, все еще чувствуя удивление и тревогу. Он ожидал услышать что угодно, но только не обвинение в том, что он — чужак. И, главное, кто его подозревал? Слепая девчонка, которую привезли сюда только благодаря ему. В каком-то смысле он пожертвовал своей жизнью ради ее безопасности. Не в прямом смысле, конечно, но этим вполне можно будет попрекнуть нахалку, если она еще раз посмеет обратиться к нему с подобными заявлениями. Или к кому-то из горожан.

Однако ее слова про сердцебиение все же произвели на Дмитрия крайне неприятное впечатление. Слишком много дерьмовых новостей за последние дни: потеря Влодека, уничтожение открытых «пиратских» телепортов, так еще и непонятные изменения организма.

На этом их беседа закончилась. Дмитрий вернулся в свой кабинет, а Вероника ушла к себе, погруженная в собственные сомнения. Она решила не говорить Матэо о только что состоявшемся разговоре, решив, что, даже если под личиной Лескова скрывается «истинный», то, быть может, это хорошо. Ведь, если в город, не дай Бог, проникнут «ликвидаторы», кайрам уничтожит их так же легко, как проклятых ящериц с Калифорнийского полуострова.

Тем временем Лесков вызвал к себе Фостера, и оба мужчины до глубокой ночи обсуждали следующую вылазку. Эрик знал еще несколько полукровок, которые могли им пригодиться. Получив в свое распоряжение Матэо, у них появилась возможность воспользоваться оставшимися «пиратскими точками», которые не отображали свои координаты. Именно через них в последнее время работал испанец. Впрочем, Дмитрий предпочитал дождаться еще и улучшения состояния Адэна.

Когда Эрик покинул его кабинет, Дмитрий еще какое-то время сидел за столом, склонившись над картой. Теперь на ней красовались еще шесть алых кружков — именно в этих зонах в теории могли находиться телекинетики.

Сам того не заметив, Лесков задремал. Ему снилось его детство, обшарпанные стены интерната и кафельная плитка на полу мужского туалета, где Дмитрий впервые по полной мере ощутил подростковую ломку «иного». Хотя нет, боль во сне была куда более жестокой. Она заставляла его корчиться, словно сквозь его тело проводили электрический ток. Концентрировалась преимущественно в груди, а затем переходила на суставы руки и ног. На лице Дмитрия выступили крупные капли пота, но внезапно сон прервался, боль исчезла, и Лесков почувствовал приятную прохладу… кафельной плитки. В тот же миг он распахнул глаза и невольно оцепенел от осознания случившегося. Он обнаружил себя сидящим на полу туалетной кабинки, сжимающим в руке шприц. В мусорнике рядом с унитазом валялись две использованные ампулы «эпинефрина класса А», а закатанный рукав рубашки демонстрировал свежую алую точку в области вен.

XXIII

Признание в случившемся далось Дмитрию нелегко, но умолчать об этом было еще сложнее. Страх, поселившийся в его сердце с первым применением «эпинефрина», наконец достиг своего апогея. И дело было даже не в физическом состоянии: Лесков всерьез испугался, что из-за своих провалов в памяти может ненароком навредить своим близким. В первую очередь Эрике, которая спала с ним в одной постели. Произошедшее ночью повлияло на Дмитрия настолько, что он наконец решился открыться ей. Рассказал все, что ему было известно, включая последний разговор с Вероникой, и его признание стало для Эрики сродни раскату грома. Несколько секунд девушка молчала, бледная, как полотно, после чего неуверенно произнесла: