Читаем Последний самурай полностью

Сорабджи сказал: Если расстояние от ядра до ближайшей электронной оболочки — как от 110 «воксхолл-астр» возле «Уэмбли» до 1,5-килограммового блина в Лутоне и если расстояние между первой и второй электронной оболочкой — как от Лутона до Бирмингема, почему разломить кирпич рукой возможно лишь после десяти лет серьезных умственных и физических тренировок? На атомном уровне и рука, и кирпич — почти сплошь пустоты. Но дело в том, что не материя кирпича отталкивает материю руки. Отталкивание — результат электрического заряда. Без электрического заряда мы бы ходили сквозь стены.

Когда я смотрел передачу впервые, она меня сильно поразила. Но сейчас я вдруг подумал: Погоди-ка.

Я сказал Сиб, что, по-моему, невозможен атом без электрического заряда, а если атом таков, откуда возьмутся стены, и я сказал, может, отправить ему письмо и подписаться «Людо, 11 лет»?

Сиб сказала: Если ты считаешь, что он сам этого не понимает, надо, конечно, ему сообщить. Сказала, что имеет смысл подписывать письмо «11 лет», только если в письме ты умнее среднего 11-летки, а если ты совсем ничего не понял, тогда это так себе идея.

Она сказала, он явно пытается довести некий факт до сведения широкой общественности.

Я сказал: Ладно.

Она сказала: Интересно, поздно уже переезжать в Данстебл?

Я сказал: Что?

Сорабджи объяснил, что электрон за одну микросекунду облетает ядро миллиарды раз, похоже на пропеллеры вертолета; вот эта скорость электронов и обеспечивает прочность атома.

Сибилла отметила, что Сорабджи в основном самоучка.

Отец Сорабджи был бомбейским парсом; мать его англичанка. Она познакомилась с его отцом, приехав в Кембридж: ее брат занимался математикой в колледже Троицы и на лестнице познакомил ее с неким человеком. Поначалу у них не сложилось, она что-то сказала про Индию, а ему хватило невоспитанности ответить, что, поскольку она и не ступала на индийскую землю, ему крайне любопытно знать, на чем основано ее мнение; потом она говорила, что грубее человека в жизни не встречала. Он вернулся в свою Индию, а ее вывезли в свет, и она жила как обычно, и было ей довольно-таки скучно. Она вообще не дружила с условностями, а тут вбила себе в голову, что должна прокатиться в Индию и посмотреть. Поначалу отец ей запретил, но она отклонила три или четыре предложения руки и сердца, стала выезжать на лошади и скакать через шестифутовые заборы, а когда сломала руку и ключицу, отец сказал, что лучше пусть она, пожалуй, съездит, пока лошадей не покалечила.

Она приплыла в Бомбей, и там все оказалось не так, как она ожидала. «Клуб» не поддавался описанию. Люди тоже. И весьма жарко. Она, конечно, ожидала, что будет жарко, но думала, будет прохладнее. Однако она отыскала человека, грубее которого в жизни не встречала, и на сей раз у них сложилось так, что любо-дорого. Она сказала, что теперь, ступив на индийскую землю, может говорить, что ей заблагорассудится, и он ответил, что счастлив, если она преодолела робость, напавшую на нее в прошлую их встречу. Она съязвила, он нагрубил. Она знала, что он очень умный, один из самых блестящих математиков, каких только знал ее брат, однако, будучи умен и груб, он не был снисходителен. Прочие друзья брата неизменно бывали очаровательны, и всякий раз, с ними поговорив, она мчалась срочно седлать лошадь и скакать через шестифутовый забор. Она в жизни не встречала мужчины, который, открыв рот, не ставил бы под угрозу жизнь лошади.

Они поженились наперекор его родным, и теперь она спрашивала себя, не ошиблась ли. Муж ее был богаче всех ее знакомых, но и работал больше всех, и работа отнимала у него почти все время. Его родные серьезно относились к тому, чего сама она никак не могла воспринимать всерьез. Его мать однажды веско поведала ей о недавнем собрании «Кайсар-и-хинд», единственного индийского отделения «Канадских дочерей Империи».

«Какой кромешный ужас» (единственный здравый отклик на эту историю) явно спровоцировал бы тахикардию. Вивиан пробормотала что-то уклончивое и одним махом допила джин с тоником. Свекровь веско завершила свой рассказ иллюстрацией верности Пограничников британской короне: в заключение собрания они встали и с жаром прокричали «Один флаг, один трон, одна империя!» Неловко наполнять бокал снова, едва успев выпив первый, но что поделаешь?

Было ужасно, ужасно жарко. Она потеряла троих детей, и они с мужем решили некоторое время больше не пробовать. Потом она снова забеременела, и на сей раз ее немедленно отправили в горы. Всевозможная родня женского пола предлагала составить компанию, однако муж (опасаясь, что в прохладном климате ее снова потянет в седло) это прекратил. Ей разрешили поехать одной, и на сей раз ребенок родился живым, но ей еще долго нездоровилось, и ребенка она толком не видела.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Адам и Эвелин
Адам и Эвелин

В романе, проникнутом вечными символами и аллюзиями, один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены, как историю… грехопадения.Портной Адам, застигнутый женой врасплох со своей заказчицей, вынужденно следует за обманутой супругой на Запад и отважно пересекает еще не поднятый «железный занавес». Однако за границей свободолюбивый Адам не приживается — там ему все кажется ненастоящим, иллюзорным, ярмарочно-шутовским…В проникнутом вечными символами романе один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены как историю… грехопадения.Эта изысканно написанная история читается легко и быстро, несмотря на то что в ней множество тем и мотивов. «Адам и Эвелин» можно назвать безукоризненным романом.«Зюддойче цайтунг»

Инго Шульце

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза