Последний самурай

Один ее брат выращивал кофе в Кении. Она слыхала, климат там получше, и однажды спросила, нельзя ли поехать в Кению. Вообще-то, она думала, что нельзя, все родичи в Бомбее, а бизнес отнимал много времени. Муж с минуту походил туда-сюда и сказал, что, пожалуй, это удачная идея. По-моему, сказал он, в Кении есть перспективы. Он сказал, это означает начать с нуля, но весь этот местный фанатизм его как-то не греет.

Они уехали из Бомбея, когда Сорабджи было пять, и его первое воспоминание — морское путешествие в Момбасу.

Он просыпался поздно ночью, и у его постели сидела мать. В сумраке он видел только блеск брильянтов у нее на шее и в ушах, белизну перчаток; мать брала его на руки и выносила на палубу, где ждал отец. Она сажала его на перила; бледная пена таяла в темной воде внизу, наверху ярко и близко сияли звезды.

Иногда другие пассажиры выходили и негодовали, отчего ребенок не спит. Мать смеялась и отвечала; а вдруг пролетит комета?

Она показывала ему созвездия, а отец молча курил. Она говорила, что в детстве смотрела на другие звезды; объясняла, что Земля — она как шар в воздухе, и где бы ты ни стоял, видишь то, что над головой.

Мать умерла от малярии, когда ему было 12. Отец послал его учиться в Великобританию.

Директор школы провел собеседование и сказал, что так и быть, примет Сорабджи, но тому придется много нагонять. Директор сказал, что в жизни не встречал таких невежд.

Дело было в том, что Сорабджи много знал про математику и естествознание, а про остальное ничего. В Кении он учился по переписке; едва по почте приходил очередной пакет, он делал все задания по математике и естествознанию, отсылал назад и предметам, которые его интересовали, обучался быстро. Задания по гуманитарным наукам лежали грудой на полу — он их сделает, когда выдастся минутка. Как-то раз решил, что пора с ними разобраться, а то груда уже доросла до пяти футов, но первые задания в самом низу поели муравьи, и он плюнул, сочтя задачу безнадежной.

Он сказал директору, что много знает по естествознанию и математике, а директор сказал, что это доказывает полное отсутствие дисциплины. Но раз Сорабджи уже прошел почти всю математику, биологию, химию и физику по программе обычного уровня, вместо этих уроков можно наверстывать то, что он пропустил.

Сорабджи 27 раз сбегал из школы, и всякий раз его возвращали назад.

В первый раз он сбежал ночью. Он поглядел в северное небо; все равно что из ювелирной лавки на Бонд-стрит прийти к уличному торговцу, который впаривает тебе осколки стекла на дешевом бархате. До Луны 240 000 миль, и это достаточно далеко. Во второй раз он сбежал на заре. Вдоль канала дошел до ближайшего городка и увидел, как за деревьями мерцает оранжевый огненный шар, и было до него 93 миллиона миль. Он добрался до отцовского дома в Лондоне, но оттуда его послали обратно в школу. Он все время убегал, и его отсылали в школу, и вскоре все, что есть в Солнечной системе, стало слишком близко.

Он был одержим расстояниями. Он читал о звездах, чей свет пустился в путь миллионы лет назад, он читал, что, быть может, мы видим свет уже мертвых звезд. Он глядел вверх и думал, что, возможно, все звезды уже мертвы; они так далеко, думал он, что никак не узнать наверняка.

Как будто на самом деле все уже закончилось.

В один прекрасный день он в школьной библиотеке нашел книжку по астрономии. Его интересовали расстояния и смерть звезд, и потому первым делом он отыскал главу про звездную эволюцию, и книжка раскрылась на какой-то диаграмме Герцшпрунга — Рассела, которая описывала эволюцию звезд в зависимости от светимости и температуры. Сорабджи в жизни не видал ничего удивительнее. Он даже не представлял, что во вселенной возможно столь удивительное знание.

Он смотрел на страницу и думал: Почему я раньше об этом не слышал? Почему не все об этом знают? Уже позже он вспоминал, как это было странно, сидеть в школе, зная, что никто и не пытается передать эти сведения мальчикам, а взамен заставляет их часами превращать вполне пристойные английские стихи в чудовищные латинские. Он говорил, что больше всего пугало то, сколько еще удивительного от них, вероятно, скрывали в школе. Он убежал в последний раз, самостоятельно подал заявление на экзамены повышенного уровня, сдал на «отлично», поступил в Кембридж и никогда не забывал, что скрывают в школах от людей.

Я вдруг подумал Стоп. Если бы Камбэй бросил вербовку, едва ему не подошел первый самурай, 205-минутный шедевр современного кинематографа закончился бы на 32-й минуте. На планете пять миллиардов людей, я проверил одного. И тот, кто 27 раз убегал из школы, хотя бы не станет спешить с выводами лишь потому, что я бросил школу в шесть.

Я уже готов был разволноваться и сказать себе Вот оно, но тут вдруг подумал Стоп.

Я сказал Сиб: Знаешь эту историю про угандийца из племени ланго

Сиб сказала Да

Я сказал Это правда?

Сиб сказала насколько ей известно

Я сказал: Но откуда ты знаешь?