Читаем Последний самурай полностью

Стадо октав запаниковавшими жирафами носилось туда-сюда по клавишам; гномик проскакал на одной ножке; двенадцать жаб пропрыгали на четырех лапах. Я сидел на пороге, а XXV вариаций «Пир Эзопа» Алькана ошеломляли равнодушную улицу. Кто это? подумал я. Я слышал в записи, как их играет Амлен, и я слышал записи Райнгессена, и Лорана Мартена, и Рональда Смита, а один раз передавали Джека Гиббонса, и, послушав эти записи, ты услышал всех пятерых, кто это играет. А тут был кто-то шестой.

Добрая волшебница Глинда плыла по мерцающему морю, запрягши шесть белоснежных лебедей. Великая Армия пересекла Польшу на пружинных ходулях. Женщина с хозяйственной сумкой перешла дорогу и поднялась на крыльцо. Переигрывающим статистом мимо торопливо прошагал мужчина с портфелем.

Шесть псов сплясали чечетку на столе.

Вариации закончились. Наступила краткая пауза.

Октавы взлетели стаей перепуганных фламинго. Никто не остановился, не оглянулся.

Он играл вариации «Вариаций» и вариации этих вариаций, и он играл вариацию за той вариацией, с которой эту вариацию изначально не сочетали.

Ты готов снова пойти в бой? Шансов нет. Дело опасное.

Я встал и постучал в дверь.

Открыла женщина. Она сказал: Чего тебе?

Я сказал: Я на урок фортепиано.

Она сказала: А.

Она сказала: Но он не дает уроки.

Я сказал: Он меня примет.

Она сказала: Ну, я не знаю.

Я сказал: Я пришел на урок по Алькану, когда-то знаменитому современнику Шопена и Листа; его обошли назначением на пост директора консерватории в результате грязных политических махинаций, предпочли ему посредственность и тем самым обрекли на жизнь в горьком забвении, и умер он (согласно легенде), потому что на него упал книжный шкаф, когда он доставал том Талмуда. На сегодняшний день всего шесть человек в мире играют его произведения из шести до сих пор работают может быть трое из них лишь один живет в Лондоне я пришел на урок фортепиано к нему.

Она сказала: Он мне ничего не говорил.

Я сказал: Ой, да бросьте

Она сказала: Ну так и быть.

Я вошел. Я оказался в большой комнате — голый пол, шелушащаяся штукатурка и рояль. За роялем кто-то сидел — я видел только ноги.

Он сказал:

Чего тебе?

Он поднимает меч. Он изящно, плавно отводит меч назад. Я сказал: Я хотел с вами повидаться, потому что я ваш сын. Он встал. Ему было лет 25. Не двойник Мифунэ, конечно, однако маловероятно, что я ему сын.

Он сказал: Это еще что за новости?

Я не знал, что сказать. Потом я придумал, что сказать. Я сказал:

やい! 貴様!

Яй! Кисама

Эй ты!

よくも俺の事を 侍か? なんてぬかしやがって

еку мо орэ но кото о самурай ка? нантэ нукасиягаттэ…

Ты еще спрашиваешь, самурай ли я…

ふざけるな!

фудзакэруна!

какая наглость!

Он сказал: Что?

Я сказал:

俺はな こう見えてもちやんとした 侍だ.

Орэ ва на ко, миэтэ мо тянто сита самурай да

Я настоящий самурай, хоть и выгляжу так

Кажется, я не произвел на него впечатления. Я не отступил:

やい俺はな あれから お前の事をずっと 捜してたんだぞ

яй, орэ ва на арэкара омаэ но кото о дзутто сагаситэтанда дзо

Эй — я тебя все искал с тех пор

これを見せよ う と思ってな

корэ о мисэё то омоттэна

хотел тебе кое-что показать

これを見ろ

корэ о миро

погляди

この 系図 は な

коно кэйдзу ва на

эта родословная

俺 様 の 先祖 代々 の 系図 よ

орэ сама но сэндзо дайдай но кэйдзу ё

Это родословная моих предков, передавалась из поколения в поколение

このやろ うばかに し やがっ て なんでい

коно яро бака ни сиягаттэ нандэй

Ах ты ублюдок (ты надо мной издеваешься)

これ を 見ろ ばか に し やがって

корэ о миро, бака ни сиягаттэ

Погляди (ты надо мной издеваешься)

これ が その 俺様 だ

корэ га соно орэсама да

Вот это я.

Он сказал: Ага-а.

Он сказал:

この 菊千代 と言うのがお前か?

коно Кикутиё то иу но га омаэ ка?

Вот этот Кикутиё — это ты?

Я сказал:

さようでござる

сайо дэ годзару

Я и есть.

Он сказал:

よく 聞け この 菊千代 申す 者 がお主に 間違いなければ

еку кикэ коно Кикутиё мосу моно га онуси ни матигай накэрэба

Слышь, если ты и впрямь этот Кикутиё

お主 は 当年 と って十三才

онуси ва тонэн тоттэ дзюсансаи

тебе в этом году должно быть 13 лет

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги