Он смотрел на диаграмму и думал: Почему я никогда не слышал об этом прежде? Почему об этом не знает каждый? Позже он не раз говорил о том, что неуютно ощущал себя в школе всего лишь по одной причине. Ни один из учителей даже не пытался поделиться этой потрясающей информацией с учениками, вместо этого несчастных заставляли долгими часами переводить красивые и звучные английские стихи на мертвую и неуклюжую латынь. Его просто пугала мысль о том, сколько еще столь же ценных и совершенно завораживающих фактов утаивалось от школьников. И вот он убежал в последний раз — и на сей раз побег увенчался успехом. Отправлять его обратно в школу не стали, он экстерном сдал все экзамены на «отлично» и поступил в Кембридж. Но так никогда и не забыл о том, сколько замечательных вещей было скрыто от учеников в школе.
И тут я вдруг подумал: Нет, стоп. Если бы Камбэй, наняв одного самурая, перестал бы набирать остальных, то этот шедевр современного мирового кинематографа имел бы продолжительность не 205 минут, а всего 32. На планете проживает пять миллиардов человек, а я, по сути дела, попробовал обратиться всего лишь к одному. И еще мне очень импонировал человек, сбегавший из школы целых 27 раз, хотя сам я перестал ходить в школу в возрасте шести лет.
И я уже чуть было не подумал: Вот оно! А потом сказал себе: Нет, не спеши с выводами, погоди минутку.
И спросил Сиб: Ты как будто знаешь ту историю о сбежавшем из племени ланго угандийце?
Сиб сказала: Да.
Я спросил: Это правда?
Сиб ответила, что, насколько ей известно, да, правда.
Я спросил: Но ты-то откуда знаешь?
Сиб сказала: В газете было напечатано интервью с доктором Акий-Буа, получившим почетный диплом Оксфордского университета. В нем он говорил, что целиком обязан доктору Сорабджи, проявившему незаурядный героизм и спасшему его от гибели.
Я спросил: Ну а насчет вулкана?
Сиб сказала, что где-то читала интервью с человеком, у которого была сломана рука. И что руку эту он сломал во время падения в кратер вулкана. Короче, он провалился в кратер, а Сорабджи его спас. Спустился к нему и вытащил. Сиб сказала: А почему ты спрашиваешь? Я ответил, что просто так, любопытно знать. О Пите я спрашивать не стал, потому что сам видел передачу «Математика — язык универсальный». Пит называл Сорабджи «этот маньяк» и «этот сумасшедший», но ни разу не опроверг того факта, что Сорабджи спас ему жизнь.
Все это говорило о том, что Сорабджи не только блистательный астроном и математик, но еще и настоящий герой. Но хватит ли у меня духа обратиться к человеку, который был не только героем, но и гениальным ученым?
Сперва я подумал, что ни за что в жизни не смогу сделать этого. Но затем подумал: «Если ты трус, то заслуживаешь лишь то, что имеешь. Заслуживаешь только то, что имеешь сейчас».
И окончательно решив, что просто должен сделать это, я подумал, что прежде надо как следует подготовиться. Иначе просто нет никакого смысла идти к лауреату Нобелевской премии и говорить ему вещи, достойные уровня малолеток, увлекающихся «Улицей Сезам».
Проблема лишь в том, как именно мне следует подготовиться. И вот наконец я решил освоить анализ Фурье и трансформации Лапласа, а заодно выучить периодическую таблицу Менделеева, поскольку все равно уже давно собирался заняться ей. А также выучить еще и ряды кислотности Лимана, Балмера, Пасчена и Брэкетта, так как Сорабджи еще в молодости увлекался спектроскопией. И счел, что на первый раз этого хватит.
На подготовку ушло около месяца. Работать дома было нелегко, потому что то и дело отвлекала Сибилла, зачитывала отрывки из журнала «Общество любителей попугаев». Даже целые главы — к примеру, «Факторы воздействия на домашнего попугая», «Отрицательные стороны влияния человека», ну и так далее, в том же духе. Или же она вскакивала из-за компьютера, подбегала ко мне, заглядывала в книгу с анализом Фурье и говорила: О, совершенно потрясающе! В конце концов, пришлось пойти в библиотеку и работать там. К концу месяца я начал задаваться вопросом: а почему бы не потратить на это еще месяц или даже год? Неужели лишний год занятий столь увлекательными предметами не пойдет на пользу и не увеличит моих шансов? Даст шанс заиметь отца — лауреата Нобелевской премии, и не просто лауреата Нобелевской премии, а человека, как две капли воды похожего на Роберта Доната, что непревзойденно умеет прыгать с поездов на полном ходу. Если я заслужу это право — а я считал, что всякое право следует заслужить, — то тогда это будет равносильно тому, что получить право вскочить на поезд, несущийся на полном ходу. И все сразу станет легко и просто, и я со страшной скоростью буду уноситься все дальше от моей нынешней жизни, и мне ни разу не захочется оглянуться назад.
Да я бы и год потратил, если бы точно знал, чем именно надо заниматься. Но я не знал и к тому же думал, что если явлюсь к нему годом позже, а стало быть, стану старше на год, эффект будет уже не тот. Настоящего сюрприза не получится.
Я процитировал наизусть таблицу Менделеева — просто на счастье — и отправился на поиски Сорабджи.