Последний самурай

Они сказали, что не знают. Тогда она принялась обзванивать всех гипнотизеров, но все они в один голос твердили, что это нездоровый подход, & что гипноз как орудие психиатрии призван помогать людям бороться с трудностями, & что врачебная этика просто не позволяет им вмешиваться в подобных ситуациях. И тогда моя мама спросила, не найдется ли у них специалиста, плюющего на эту самую этику? Может, все же отыщется хоть какой-нибудь завалящий гипнотизер, какой-нибудь мошенник от психиатрии, который заодно вступит с ней во внебрачную связь, украдет все ее кредитные карты, заодно стырит и жемчуг, который ей подарили на восемнадцатилетие? Хоть кто-нибудь, кто сможет заставить ее позабыть о том, что с ней случилось за последние лет десять или около того?

Он спросил

Ну и что же они сказали?

Повесили трубку.

Он сказал

И что было потом?

Я сказал

Она попыталась совершить самоубийство.

Он сказал

Ты, должно быть, воспринял это страшно болезненно.

Я сказал

О нет. Это было еще до того, как я родился. И мне кажется, сейчас она сожалеет об этом своем поступке, особенно когда люди отпускают в ее адрес всякие дурацкие замечания. И теперь, когда у нее есть я, она считает тогдашнее свое поведение безответственным. Извините.

Он сказал

Ладно, не важно. Так все считают. Я ведь, знаешь ли, написал книгу. Написал книгу, дал много интервью и подписывал отдельные экземпляры, на память. Смешно, но люди покупаются на такие вещи.

Он встал и принялся расхаживать по комнате. Потом подошел к окну и сказал

День сегодня просто замечательный!

Он сказал

Как думаешь, от этого книга будет лучше раскупаться?

Я сказал, что в любом случае подписанный автором экземпляр всегда стоит дороже. Он сказал, что было глупо с его стороны не подумать об этом раньше. И что теперь уже поздно: он успел раздать все подписанные экземпляры наиболее активным участникам и сторонникам кампании.

Я до сих пор ощущал неловкость и стыд, наверное, все же не стоило говорить ему об этом, моя мама сочла бы это безответственным. И я уже хотел было сказать ему, что в жизни всякое случается, что случай случаю рознь, что просто у меня никогда не было отца, и о том, что он мой отец, я брякнул, не подумав. А потом мне пришла в голову другая мысль. Неплохо было бы сказать ему следующее: Знаете, вообще-то я вырос без отца, но это ничего, я в полном порядке. Просто я хочу сказать, не думаю, чтобы мне было лучше, если бы я прожил здесь, в этом аду, целых десять лет. И тут вдруг я почему-то вспомнил, сам не пойму почему, что в этот момент Сибилла дает дома урок Маленькому Принцу. Что, если в этот самый момент она, доведенная до отчаяния тупостью ученика, вдруг возьмет пузырек с таблетками и скажет при этом, что не может быть человеком без прошлого и человеком без будущего тоже? А Маленький Принц возьмет да брякнет: Вот и хорошо, вот и правильно. Ну, что же ты? Давай, действуй!

Он все еще стоял у окна. На подоконнике росли в горшках четыре африканские фиалки, и он задумчиво поглаживал кончиком пальца бархатистый листок. И тихонько насвистывал себе под нос какую-то мелодию.

Я плохо описал его, вернее, кажется, не описывал вовсе. Он был прав: через какое-то время все это становится скучно и утомительно. Но, с другой стороны, то, что он говорил, не так уж и важно. Сразу видно, он из тех людей, кто может заставить захотеть играть в шахматы того, кто в детстве видел, как всех его родственников выстроили в ряд и расстреляли, близких женского пола изнасиловали и тоже расстреляли. Когда ты находился с ним, хотелось быть с ним и дальше и слушать, что он говорит. А если ты шутил и он смеялся этой шутке, тебе тут же хотелось пройтись по комнате «колесом» раз десять подряд. И было бы здорово прожить с ним бок о бок лет десять, ну, или пять, хотя наверняка он принадлежал к тому разряду родителей, которые устанавливают ограничения. И трудно представить себе, что при нем можно выучить древнегреческий в нормальном возрасте; и еще, наверняка его сын и дочка до сих пор смотрят «Улицу Сезам», и он считает этот уровень развития нормальным. И тут мне пришло в голову: А что, если он передумает?

А потом подумал: Что, если Сибилла скажет Маленькому Принцу, что именно она хочет забыть? Когда я спрашивал ее об этом, она всегда отвечала: Да ладно, не важно. Или: Не твое дело. Или: Сама не понимаю, чего это я ною и жалуюсь, ведь пыткам меня не подвергают. Я подумал: Я очень хочу, чтобы этот человек жил и дальше, чтобы я мог видеться с ним и дальше. Подумал, что это проявление трусости и слабости с его стороны — всерьез размышлять о том, как бы свести счеты с жизнью. И еще подумал, что если я сейчас проявлю трусость и слабость, то просто не достоин быть сыном своего отца. Что я просто не могу сказать ему, как сказал бы Маленький Принц: Ну что же ты? Валяй, действуй!

Я сказал

Хотите дать шанс Оскару Уайльду?

Он спросил

Что?

Я сказал

Мы с вами будем смотреть «Как важно быть серьезным». Могу сбегать в «Блокбастер-видео» и взять там кассету.

Он сказал

Что ж, хорошо.

А потом добавил

Ладно, хорошо.