Последний сеанс (сборник)

Она обращалась к худому, сутулому старику, со сгорбленными плечами и тонким, мечтательным лицом. Мистер Уинберн не был похож на дочь; трудно даже представить себе больший контраст, чем между ее решительной практичностью и его мечтательной задумчивостью.

– Да, – ответил он с улыбкой, – никто бы и не подумал, что в доме водятся привидения.

– Папа, не говори чепухи! Да еще в первый же день после переезда.

Мистер Уинберн улыбнулся.

– Прекрасно, моя дорогая, договоримся, что не существует никаких призраков.

– И прошу тебя, – продолжала миссис Ланкастер, – не говори ничего в присутствии Джеффа. У него такое богатое воображение.

Джефф бы маленьким сыном миссис Ланкастер. Семья состояла из мистера Уилберна, его овдовевшей дочери и Джеффри.

В окно застучали капли дождя – тип-топ, шлеп-шлеп.

– Послушай, – сказал мистер Уинберн. – Разве это не напоминает топот маленьких ножек?

– Больше напоминает дождь, – с улыбкой ответила миссис Ланкастер.

– Но вот это точно топот ног! – воскликнул ее отец, наклоняясь вперед и прислушиваясь.

Миссис Ланкастер открыто рассмеялась.

Мистеру Уинберну тоже пришлось рассмеяться. Они пили чай в холле, и он сидел спиной к лестнице. Теперь он повернул свой стул и оказался лицом к ней.

Маленький Джеффри спускался по лестнице, очень медленно и степенно, с детским страхом перед незнакомым местом. Ступеньки были из полированного дуба, не покрытые ковром. Он прошел по холлу и остановился рядом с матерью. Мистер Уинберн слегка вздрогнул. Когда ребенок шел по залу, он явственно услышал шаги пары других ног на лестнице, будто кто-то шел следом за Джеффри. Эти шаги казались странными, вялыми и слабыми. Потом он недоверчиво пожал плечами и подумал: «Дождь, несомненно».

– Я вижу бисквитные пирожные, – заметил Джефф с восхитительно отстраненным видом человека, указывающего на интересный факт.

Его мать поспешила предложить ему пирожные в ответ на его намек.

– Ну, сынок, как тебе нравится твой новый дом? – спросила она.

– Громадина, – ответил Джеффри с набитым ртом. – Много всякого разного. – После этого утверждения, которое, очевидно, выражало глубокое удовлетворение, он погрузился в молчание, явно стремясь в самый короткий срок покончить с бисквитами.

Проглотив последний кусочек, он разразился речью:

– Ох, мама, Джейн говорит, здесь есть чердак. Можно я сразу же пойду и исследую его? Там может оказаться потайная дверь, хотя Джейн говорит, что ее нет, но я думаю, она должна быть, и все равно, я знаю, что там должны быть трубы, водопроводные трубы (его лицо отразило полный восторг), можно мне с ними поиграть? И еще, ох, можно я пойду и посмотрю на бо-ойлер? – Он произнес последнее слово с таким очевидным восторгом, что его деду стало стыдно: этот бесподобный детский восторг вызывал в его воображении только картину горячей воды, которая была вовсе не горячей, и многочисленных крупных счетов от водопроводчика.

– Завтра посмотрим насчет чердака, дорогой, – пообещала миссис Ланкастер. – Может, ты принесешь свои кубики и построишь красивый особняк или паровоз?

– Не хочу строить «собняк».

– Особняк.

– Особняк не хочу, и «правоз» тоже.

– Построй бойлер, – предложил ему дед.

Джеффри просиял.

– С трубами?

– Да, с большим количеством труб.

Джеффри радостно убежал за кубиками.

Дождь все еще лил. Мистер Уинберн прислушался. Да, наверное, он слышал стук капель дождя; но тот действительно напоминал звук шагов.

В ту ночь ему приснился странный сон.

Ему снилось, что он идет по городу, который казался ему очень большим. Но это был город детей; в нем не было взрослых, никого, кроме детей, толпы детей. В его сне все они бросились к незнакомцу с криками: «Ты его привел?» Казалось, он понял, что они хотят сказать, и печально покачал головой. Увидев это, дети отвернулись и расплакались, горько разрыдались.

Город и дети исчезли; он проснулся и увидел, что лежит в своей кровати, но рыдания продолжали звучать в его ушах. Несмотря на то что он уже проснулся, мистер Уинберн отчетливо их слышал; и он вспомнил, что Джеффри спит этажом ниже, а эти детские рыдания доносились сверху. Он сел и зажег спичку. Рыдания мгновенно смолкли.

IV

Мистер Уинберн не рассказал дочери о своем сне и о его продолжении. В том, что это не было игрой его воображения, он был уверен; вскоре после того случая он снова слышал плач в дневное время. Ветер завывал в дымоходе, но это был отдельный звук: явственный, жалобный, надрывный плач, ошибиться было невозможно.

Мистер Уинберн также выяснил, что не только он его слышал. Он подслушал, как служанка говорила горничной: «Мне кажется, что няня плохо обращается с мистером Джеффри; я слышала, как он сегодня утром так плакал, что сердце разрывалось». Джеффри спустился к завтраку и к ленчу, сияющий здоровьем и счастьем; и мистер Уинберн понял, что плакал не Джефф, а тот, другой ребенок, чьи шаркающие шаги неоднократно заставляли его вздрагивать.

Одна лишь миссис Ланкастер ничего не слышала. Возможно, ее уши не были настроены на прием звуков из иного мира.

И все же однажды она тоже испытала шок.