Последний свидетель

Шьёт покровы зима белоснежные
тем, кто осенью честь не сберёг.
Снятся мне осторожные, нежные
похитители женских серёг.

К чёрным воронам в классы коррекции

попадают зимой воробьи.
Замечаю я в странной коллекции
золотые серёжки свои.

Ты, владеющий даром пророчества,

бедный друг до скончания дней,
угадай моё имя и отчество
по фальшивому блеску камней.

* * *

Боль в душе, бузина в огороде,
Шкалик белого под выходной…
Визг колёс на крутом повороте,
Причитанье гармошки губной.

Медный шквал духового оркестра,

Неизменный призыв «Будь готов!»,
На плохом фотоснимке невеста
В белом платье с букетом цветов.

У невесты загар деревенский.

А жених — как стреноженный конь.
За спиною невесты геенский
Неподвижно пылает огонь.

Рядом две белоствольных берёзы,

Красный флаг, пионеры в строю…
Что ж над этими снимками слёзы
Я светло и мучительно лью?

* * *

Смотрю в окно — выходит он,
живущий в нашем околотке,
горбун и ангел, фараон,
гребец на похоронной лодке.

Идёт по улице к реке.

Вдали горы дымится кратер.
Как губы в женском молоке,
испачкан белой краской катер.

Понятный, как немой укор,

ты, рыцарь, не привыкший к латам,
прилежно заведя мотор,
поводишь вдруг плечом крылатым.

Тут издаёт протяжный вой

Анубис, раненный навылет…
А над моею головой
строгают, рубят, режут, пилят.

Любовь, как муха в янтаре,

сказавшись мёртвой и невинной,
на Лысой прячется горе,
на Соколовой, на Алтынной.

И выступает кровь из пор,

покуда, надвое расколот,
спит у подножий мёртвых гор,
с рекой обнявшись, вечный город.

* * *

Валентину Курбатову

1.

Пролегают овраги морщинами резкими
по крестьянскому лику родной стороны,
здесь легко нам поля рифмовать с перелесками
и с холмами зелёными — гребень волны.

Нужно было тебе, словно дереву вырасти,

зашуметь на пригорке листвой молодой,
чтоб услышать молитву о чуде и милости
и увидеть родник со святою водой.

Чтоб понять, как мы жизнь разменяли, растратили,

как отвергли родителей наших труды,
нужно только вглядеться нам в Лик Богоматери,
отражённый в стекле родниковой воды.

И тогда ты не хлебом, а слезною пищею

будешь молча питаться и ночью, и днём,
будешь душу свою, обнажённую, нищую,
очищать по ночам покаянным огнём…

2.