Последний трамвай

         Дальше началось быстрое отступление. Опять под колючку, мимо своего блиндажа и на нейтралку. Особиста тащили по очереди. Пурга, ничего не видно, но Матюхин упорно вел группу прямо на немецкую линию окопов. Немного не дошли, свалились в какой-то ров. Отдышались, проползли по рву метров двести и…   Раздались звуки губной гармошки и немецкая речь. Вяземцев инстинктивно передернул затвор автомата.

– Тихо, – Зинченко навалился на Сашу, – еще одно движение без команды, и ты труп.

         Матюхин вошел в блиндаж, из которого доносились немецкие голоса. Вяземцев зажмурил глаза в полной уверенности, что сейчас начнется стрельба. Но ничего не происходило. Наконец через несколько томительных минут послышался голос Матюхина:

– Заходите, хлопцы, все нормально.

         Дальше начался театр абсурда. В блиндаже расположились четыре немца в полном боевом снаряжении. На столе стояла открытая бутылка шнапса, мелко нарезанная колбаса и несколько зажженных свечей. На полу лежал без сознания связанный немецкий офицер в чине майора.

         Вяземцева начала бить мелкая дрожь. Матюхин похлопал его по плечу:

– Не дрейфь, сейчас все поймешь. У нас тут с немцами взаимовыгодный обмен налажен. Мы им своих особистов поставляем, они своих. Секретов ни те ни другие особо не знают, зато план по "языкам" и мы и фрицы исправно выполняем. Все живы-здоровы, а что еще на этой войне надо.

– Так ведь наших же сдаем!

– Запомни, сынок, – Матюхин зверем посмотрел на Вяземцева. – Особист нашим быть не может. Вот Курт, – он показал на высокого немца, наливающего в этот момент шнапс в стакан,– наш. Он шахтером до войны в Эльзасе работал, когда я уголек в Донбассе рубил. Усек? Так что кто здесь наш, а кто нет, мы тебе сами скажем. Зинченко, доставай сало и самогон.

   Едва расселись в тесном блиндаже.

– За понимание, – командир поднял стакан. – Новенький, спроси-ка у немцев, как у них дела?

         Саша, с трудом вспоминая немецкий, перевел.

         Курт поднялся, взял в руки стакан шнапса.

– Ну и что он так долго балакал?

         Вяземцев почесал в затылке.

– В общем, он всех нас поздравляет с Рождеством Христовым, желает, чтобы эта проклятая война побыстрее закончилась и приглашает всех потом к себе в гости. Да, он обижается, что опять они нам отдают майора в обмен на капитана. Не очень справедливо, говорит.

– Есть такой момент, – согласился Матюхин, – надо было Шумакову, когда он в окоп прыгал, званием поинтересоваться. – Переведи, в следующий раз, на православное Рождество полковника притащим, есть у нас такой самый главный и по званию, и по сволочизму. Начальник особого отдела дивизии. Ну, дрогнули.

         Выпили. Курт достал пачку сигарет и протянул Вяземцеву. Тот демонстративно сделал вид, что не видит, и вытащил из кармана свой кисет. Тогда Курт взял со стола губную гармошку и начал наигрывать "Расцветали яблони и груши".

   Вяземцев, давно забывший вкус алкоголя, закрыл глаза и представил, как штрафники бьют по голове полковника НКВД и несут его к немцам. Те в ответ отдают своего фюрера. Командир немецкой разведгруппы Курт возмущенно кричит: "Опять неравный обмен получился. Когда эти русские перестанут нас обманывать!"

         Их арестовали на следующий день. Кто сдал разведчиков, было непонятно. Но уже утром два десятка особистов окружили блиндаж.

        Доказательств особых не было, и Матюхина лично допрашивал заместитель начальника особого отдела дивизии майор Березняк.

– Значит, так. Ты рассказываешь все, как есть на духу. Кто был в поиске. Сколько наших ты сдал немецко-фашистским оккупантам. Как в первый раз вышел на контакт с фрицами. Кто все это придумал, сука ты штрафная.

         Матюхин, уже мало что понимавший после двухчасовой обработки сержантами НКВД, улыбнулся разбитыми губами:

– Да пошел ты.

– Я-то пойду. А тебя и твоих ребят – в расход. Прямо сейчас. Ферштейн? Или сдаешь немцев – и в расход только тебя.

– Обманешь.

– Слово майора Народного Комиссариата Внутренних Дел!

         Матюхин надолго задумался.

– Ладно, гражданин майор. Беру всю вину на себя. Я все это придумал и с немцами договорился. Сдали мы ваших немного, человек пять. Встреча у нас с фрицами на православное Рождество намечена. Проход и пароль знаю только я. Значит, так. Ты берешь немецкую разведгруппу и вешаешь себе очередной орден. Ребят отпускаешь прямо сейчас. Они выполняли мои приказы. Мне даешь две недели жизни. Идет?

– Смотри, сука. Обманешь – всю твою родню до пятого колена в лагерях сгною. Твоих штрафников мне не жаль отпустить. Не сегодня- завтра их все равно немец положит. В штрафбатах, сам знаешь, живут одним днем. Две недели ты, конечно, не заслужил. Сейчас бы тебя хлопнуть – и дело с концом… Ладно, договорились. Бить тебя больше не будут. Закуривай, – майор протянул Матюхину пачку сигарет.

– Нет, спасибо. Здоровье дороже.

         Березняк недоуменно посмотрел на Матюхина и звонко рассмеялся.

         Через две недели отряд особистов под командованием самого майора Березняка, пожелавшего лично возглавить операцию, отправился в поиск на нейтральную полосу.