Последний цветок. Повесть

          - Прощай, сын! Я устал и ухожу навсегда в объятия моей любимой Планеты. Всю жизнь я потратил, чтобы уберечь её от людского зла и не смог, всю жизнь я пытался спасти нашу цивилизацию от самоуничтожения и не сумел. Оглядываясь на долгий, изобилующий многими ошибками и меньшими достижениями путь, я осознаю, что гордиться нечем. Разве только тобой, ты – мой настоящий успех в ушедшей напрасно жизни. Прости, что не сумел уберечь и тебя на Планете. Она гибнет, стремительно остывая. Магнитные полюса то медленно, то быстро и непредсказуемо сближаются зигзагами, приближаясь к экватору, и когда произойдёт инверсия, защитное магнитное поле вместе с атмосферой исчезнут, а с ними и всё живое. И будет это очень скоро. Наверное, умирающая планета подаёт предсмертные сигналы людям, и потому они, инстинктивно чувствуя страх, звереют и уничтожают друг друга. Что делать, всё требует полнейшего обновления. Наивно думать, что можно остановить природные процессы развития и угасания. Прости за всё и будь жив в космосе. Это всё, что я могу ещё сделать для тебя. Твой отец.

          Прослушав дважды, словно запоминая не только слова, но и голос, Рамир медленно улёгся на кровать и снова закрыл глаза. «Простить? За что? За то, что дал мне жизнь? За то, что опекал, выручая не раз, и, наконец, что отправил в спасительную бездну? Нет, отец, это ты меня прости. Прости за то, что так поздно узнал о тебе, за то, что не был рядом, за то, что и сейчас не с тобой». Он незаметно уснул.

          Проснулся от назойливого звона и повторяющегося из динамика громкого объявления: «Всем на старт! Готовность два!». Прихватил диск и бегом к звездолету. Одевались-снаряжались в путь-дорожку внизу у лифта, облачались в полный герметичный костюм, включая боты и перчатки и, конечно, шлем. Помогали Космар с помощниками. Рамира втискивал в защитную одежду сам старший технарик.

          - Ну, что, прощай, друг! – сказал, застёгивая молнию на груди астронавта. – Знаешь, я тебе завидую.

          Улетающий счастливец взял остающегося за руку.

          - Летим? Я тебя пристрою где-нибудь в тайнике, - пообещал грустно.

          Космар улыбнулся, отнял руку.

          - Нельзя. Я нужен здесь: уже назначен дежурным технариком на АЭС.

          - Ну, тогда встречай. Что тебе привезти с Голубой?

          - Ромашку.

          Рамир от неожиданности и удивления даже отшатнулся от друга.

          - Ты знаешь такой цветок?

          Космар рассмеялся.

          - Одну такую я выращивал тайком в дальнем углу нашей травяной теплицы. Побоялся, что найдут и съедят и для эксперимента пересадил на поверхности…

          - …в глубокой затенённой расселине у дельты? – продолжил, тоже смеясь, Рамир.

          - Откуда ты знаешь? – удивился в свою очередь цветочник.

          - Видел. Как она?

          - Хиреет, - тяжко вздохнул Космар.

          - Готовность – один! – прокричал динамик. – Готовность – один!

          - Прощай, - хлопнул друга в последний раз астронавт-2. – Жди, привезу тебе ромашку.

          На лице остающегося застыла жалкая улыбка.

          - Вряд ли дождусь, - и заторопился: - Ты, вот что, не очень расстраивайся, когда после заморозки начнёшь быстро стареть. Так надо: природа торопится вернуть отнятое у неё биологическое время. Всё! Прощай! – и тоже хлопнул Рамира по плечу и, отвернувшись, чтобы не показать расстроенного лица, ушёл в тень. А Рамир, провожая его взглядом, подумал с грустью: «И этого друга нет».

          Вот они уже и в удобных креслах в неудобной одежде, помощники Космара старательно затягивают их ремнями, хлопают по плечам, прощаясь, и уходят. Всё усиливая гул, заработали двигатели, раскрылись лепестки крыши, впуская атмосферный свет, прозвучал взволнованный голос старого космонавта:

          - Старт!

          - Есть старт, - спокойно ответил Астрар, включая необходимые тумблеры под дублирующие подсказки очень хорошего старичка.

          Вот и качнуло, плавно понесло вверх, и они, всё ускоряясь, понеслись к Звезде, что приветливо окрасила иллюминаторы в густой оранжевый цвет. Всего охватило чувство восторга – он летит! – и тут же сменилось чувством подавленной боли: отец! Рамир не сомневался, что тот стоит у входа в разрушенный рудник, где погибла мать, с поднятой в прощальном приветствии рукой. На глаза набежали слёзы, которых у Рамира никогда не бывало. Прощай, отец! Прощай, Планета!

-------

          Очнулся от грубого прикосновения твёрдых бесцеремонных пальцев Медара, небрежно срывавшего с него подводящие провода и тонкие пластиковые трубки. Голова была тяжёлой и затуманенной, глаза не хотели открываться, а тела и вовсе не было.

          - Полежи, - пробурчал скрипучим голоском медик и отошёл к другим размороженным.

          «Неужели жив?» - скованно спросил себя Рамир, с трудом возвращаясь в нормальное состояние. – «Где мы?». По всему телу побежали запоздалые мёрзлые мурашки, захотелось подвигаться, согнать их, поразмяться. «Сколько же я промерзал?» Для начала попытался приподнять голову и не смог. «Ослабел, однако». Опять подошёл Медар со шприцем, не спрашиваясь, всадил в почти твёрдую вену, вдавил что-то такое, отчего по всему телу пошло, наконец, живительное тепло. «Значит, ещё поживём», - Рамир пошевелился, - «поглядим на голубое чудо».

          - Вставай, одевайся, - проскрипел Медар, - не торопясь.