Последний удар

После этого все пошло легко. Мариус Карло подошел как музыкальный последователь Шенберга с его гаммой из двенадцати тонов; мистер Гардинер ассоциировался с двенадцатью апостолами, имя одного из которых — Андрея — он носил; сродство миссис Браун и двенадцати знаков зодиака было неоспоримым; Артура Крейга приняли в компанию благодаря одному из основных предметов его ежегодного производства — знаменитых «Календарей Крейга»; Валентина, хоть и отрицала, что когда-либо играла в «Двенадцатой ночи» Шекспира, все же настояла, чтобы и ее включили, поскольку она — Стрелец, а день ее рождения приходится на 12 декабря — двенадцатый день двенадцатого месяца. С Расти было посложней, пока Эллери не вызнал у нее, что окрестили ее вовсе не Расти, а Иоландой — имя из семи букв, которые, если их прибавить к пяти буквам фамилии, дают все то же магическое «двенадцать»; а Дэн З. Фримен, который был иудейского вероисповедания, был немедленно избран, по инициативе Джона, Великим Двенадцарием, поскольку его принадлежность к иудеям предполагала не только двенадцать колен Израилевых, но и их вождей, двенадцать сыновей Иакова, а само же его имя, Дэн, то есть Даниил, было именем одного из них, а среднее имя, Завулон («в память о дедушке по материнской линии, olav hasholem») было, как серьезно заверил их Фримен, именем другого.

К тому времени нижняя челюсть сержанта Девоу пришла в рискованную близость с грудью.

Эффект был в значительной степени испорчен, когда выяснилось, что ни Джон, ни Эллен в этот клуб вступить не могут. Несмотря на все усилия Эллен и ее дяди, никаких «двенадцати» в ее жизни они припомнить не смогли. Что же до Джона, то если кому-то и пришло в голову в этой связи вспомнить двенадцать ежевечерних даров, которые ему угрожали, то тот счел за благо воздержаться от их упоминания.

— А вы, мистер Куин? — Крейг улыбнулся. — Себя-то вы пропускать не должны.

— Себя? Я в одной лодке с Джоном и Эллен. Я никаких «двенадцати», имеющих ко мне отношение, вспомнить не могу.

— Ваше имя и фамилия, — предположил Фримен. — Еще парочку инициалов…

— К сожалению, у меня нет средних имен.

— Книги! — Крейг хлопнул себя по коленке. — Вы-таки попадаете в клуб, так как имеете отношение к книгам! Один из технических форматов книги — это «дуодецимо», или двенадцатая часть листа. Вот видите!

Эллери почтительно сказал:

— Мистер Крейг, по-моему, вы попали в точку.

— Тогда и я тоже подхожу, — сказал, ухмыляясь, Джон. — Я ведь написал книгу. Бедная сестренка! Одну тебя не приняли.

— Встретимся лет через двадцать, — процедила Эллен сквозь мелкие белые зубки. — Я тебе покажу. Двенадцать детей!

На этой счастливой ноте и завершился импровизированный сеанс куиновской чушетерапии. Пациент, со всеми признаками полного выздоровления, предложил совершить набег на холодильник и убедил сконфуженного сержанта Девоу этот набег возглавить; Мариус проковылял к фортепиано и забарабанил военный марш. Доктор Дарк ухватил за жилистую руку Оливетт Браун и настоял на том, чтобы «эскортировать» ее самым помпезным образом. Роланд Пейн незаметно пропихнул руку вокруг талии Вэл Уоррен, и вся компания весело промаршировала в направлении кухни.

Но позже, в спальне, делая запись в дневнике, Эллери приостановился и задумался, сколько из всего происшедшего действительно было чепухой и сколько — не было… или же чепухи вовсе не было.

Запись за этот день он закончил так:

«Абсурдность сегодняшнего представления подобна смеху во тьме. По фактуре все это — безобидная чепуха, но сквозь нее пропущена некая невидимая зловещая нить. Но где, где? Где смысл в этой бессмыслице? Что означают эти подарки? Кто их по всему дому разбрасывает?.. И кто же мертвец?»

Шестой вечер: понедельник, 30 декабря 1929 года

Глава Восьмая, в которой с достопочтенным мистером Гардинером случается не вполне достопочтенное происшествие, «Дом Фримена» начинает шататься, а молодой Джон ложится спать с кнутом

В понедельник утром мистер Гардинер спустился вниз с сердцем столь же тяжелым, как его походка. С самой рождественской ночи старый священник спал плохо, но усталость, которую он ощущал, была в значительной мере усталостью души. Он с возрастающим предчувствием дурного взирал на события в доме Крейга; каждую ночь, лежа в постели, он искрение молился, чтобы чудесным образом нашлось объяснение всему, полное юмора и благожелательства. Мертвеца в библиотеке он решительно выкинул из своих мыслей: это было событие, в котором мог разобраться только Господь, а в глубине души мистер Гардинер знал, что для мира, в котором он жил, Второе Пришествие — вещь маловероятная.