Последний вечер в Лондоне

Ева помчалась в пустую квартиру и написала свое первое длинное письмо Грэму. Она потратила много времени, отбрасывая лист за листом драгоценную бумагу, пытаясь довести свой почерк до совершенства, чтобы сделать письмо таким же изящным и женственным, как у Софии. Она практиковалась и в этом, поэтому сейчас почерк выглядел более естественно, более элегантно, чем раньше.

Закончив, она запечатала письмо в конверт и положила его в другой, побольше, где уже лежало письмо Прешес с просьбой передать письмо Грэму, когда он сможет прочитать его самостоятельно. Ее слова предназначались только Грэму; она надеялась, что он почувствует ее любовь в каждой строке, надеялась, что он простит ее. И напишет в ответ.

Каждое утро она ждала хлопка крышки дверного отверстия для почты. Но прошел день, затем неделя, наконец, минуло два месяца, и она начала терять надежду. Даже Алекс отметил ее подавленное состояние, которое она не старалась скрыть от него. Догадывался ли он о причинах или нет, но он ни разу не спросил и не предложил своего объяснения. Чтобы подбодрить ее, он дарил ей все больше и больше дорогих подарков – драгоценности и парфюмерию, и такие нелегально добытые вещи, как французское шампанское и шелковые чулки. Она принимала их, не желая пользоваться, но и не желая отказываться от них. Внутри нее как будто одновременно находились два человека, боровшиеся друг с другом за выживание без единого шанса на победу.

В отчаянии Ева написала Прешес, чтобы та подтвердила, что Грэм получил ее письма. Прешес ответила быстро и четко, доказав лишь то, что письма он получил. Отчаяние Евы смягчила новость, что Грэм восстанавливается быстрее, чем ожидалось, что к величайшему удивлению и удовольствию врачей он уже поднимался на ноги и ходил с костылями. Грэм стал героем для других раненых, примером того, что воля и стойкость помогают добиться многого.

Ева написала еще одно, пятое, письмо, зная, что не сможет больше написать ни одного, не растеряв при этом оставшейся гордости.

«Мой милый Грэм,

Прешес говорит мне, что ты поправляешься самым чудесным образом. Меньшего я от тебя и не ждала, любимый. Мое единственное желание – чтобы именно я ухаживала за тобой, но я не буду тратить время на «что если» и «если бы только», а просто буду благодарна за то, что ты быстро движешься к выздоровлению.

Я так сильно тебя люблю, и все, чего я желаю, – это лишь одно письмо, одно словечко от тебя, чтобы я знала, что ты не забыл меня. Что ты все еще меня любишь. Прошу тебя, любимый. Прости меня за совершенные мной грехи, воображаемые или реальные. Я с чистой совестью могу сказать, что никогда по своей воле не делала ничего, чтобы ранить тебя. Мое сердце принадлежит и всегда будет принадлежать тебе.

Однажды ты обещал мне, что всегда будешь любить меня. Помнишь? В тот день в парке, когда ревели сирены и мы были одни в нашем тайном туннеле. Ты обещал мне, и я знаю, что ты – человек слова.

Я все еще мечтаю о нашем доме у моря. Обещай мне тоже мечтать о нем. И о том, что, когда война закончится, мы вместе построим его. Возвращайся ко мне, любимый. Я всегда буду любить тебя. Для меня всегда будешь только ты один.

Навеки твоя

Ева».

В ответ – единственный – она получила письмо от Прешес, которая сообщила ей, что Грэм продолжает восстанавливаться и ожидает в ближайшее время отправки домой. Храня в душе эту надежду, она помчалась навестить Софию, которая все еще соблюдала постельный режим, но всегда с радостью встречала посетителей.

Обложенная дюжинами подушек София, в ночной кофточке, подбитой песцом, приподнялась в своей необъятной кровати. Она выглядела худенькой и осунувшейся, совершенно не напоминая счастливую будущую мать. Руки, словно клешни схватившие Евину руку, оказались холодными и липкими. Ева поцеловала нарумяненные щеки, стараясь сохранять жизнерадостный вид.

– Прекрасно выглядишь, – сказала Ева, садясь на край кровати.