Последний вечер в Монреале

На двенадцатый день рождения отец подарил Лилии альбом самых запоминающихся фотографий ХХ века из коллекции журнала «Лайф». Женщины в расклешенных брюках и больших круглых очках; антивоенные знамена полощутся над морем лиц на Национальной аллее в Вашингтоне; вереница автомобилей, битком набитых семьями, ползет по запыленному полю – 1930-е годы. Но одно фото было особенное, и она часто к нему возвращалась: воронка, оставленная ядерным устройством «Тринити» в пустыне штата Нью-Мексико в последний год Второй мировой войны. («Тут рядом, – сказал отец, взглянув мимолетно через ее плечо, а затем снова на дорогу. – Нет, подъехать не сможем. Там все еще радиация».)

Воронка хранила следы чудовищного жара: в центре – чистейшая, невероятной яркости чернота, а по краям искрящей тьмы – сияющее кольцо. Немыслимая температура взрыва превратила песок в стекло, в котором отражалось небо. Одна и та же мощь расплющивает города и создает зеркала в пустыне. И Лилию осенило: вот что значит быть схваченной. Ослепительно-белая вспышка узнавания, и ее бытие взорвано; радиоактивное зеркало в пустыне; ее тайную жизнь разнесло вдребезги, вывернув наизнанку. Она сидела в кресле, еле сдерживая слезы.

– Лилия, Лилия. Хватит на сегодня езды. Смотри, ресторан, давай я тебя чем-нибудь угощу…

– Почему нет моих фотографий? – спросила она чуть погодя, попивая чай со льдом в кондиционированной безмятежности ресторана.

– Что ты хочешь сказать?

– Ведь у многих есть их фотографии? Или детские снимки?

Он посмотрел на нее, затем встал из-за стола. Когда она подняла глаза, он, опираясь на стойку бара, разговаривал с официанткой. Чем-то рассмешил ее и подозвал Лилию.

– Кэти, нам повезло. Оказывается, у них есть фотоаппарат.

– Как это тебя угораздило отправиться в путешествие на свой день рождения, Кэти? – полюбопытствовала белокурая официантка с копной завитушек и красными напомаженными губами, и подмигнула Лилии, вручая фотоаппарат отцу. Он жестом пригласил Лилию сесть на табурет и отступил назад.

– Мы едем навестить моих кузенов, – ответила Лилия.

Официантка перегнулась через стойку, чтобы попасть в кадр, хотя ее об этом не просили. Щелк.

– Премного благодарен, – сказал отец. Он передал дочери «Поляроид», и она наблюдала, как из млечной белизны медленно проступает ее лицо.

Одиннадцать лет спустя она, встав на колени на кровати Илая в Бруклине, прикнопила фотографию к стене.

12

Порою поздно ночью в постели Кристофер любил перечитывать Шекспира, дожидаясь прихода жены или наступления сна, смотря, что случится раньше. И в три часа ничем не примечательной ночи он поймал себя на перечитывании строки из «Ромео и Джульетты»: «Сей мир ей чужд еще…»[7] Он встречался с Питером в баре всего за два или три вечера до этого, и эти слова вызвали в нем странный отклик. В те времена по радио частенько передавали одну песню, слова которой ему особенно полюбились; что-то про ощущение себя чужаком в своем родном городе. И он ловил себя на том, что иногда в минуты затишья напевает эту строку. Собственный голос был чужд ему. Он никогда не пел, разве что себе под нос на днях рождения, но в эти дни он сам себя не узнавал.

В тот год Кристоферу минуло сорок пять, а он ощущал себя старше, но сегодня утром за рулем по дороге на работу он чувствовал себя моложе своих лет. Библия с запиской пропавшего ребенка лежала в сумке на пассажирском сиденье. Он мало спал ночью – его жена с недавних пор взяла за привычку ложиться в постель под утро и бессвязно говорить во сне. Но он не устал и почувствовал огромное облегчение, когда днем удовлетворили его прошение об увольнительной. Спустя неделю он притащил ящик с многотомным делом Лилии в свой запыленный угловой кабинет в агентстве Питера и принялся в нем разбираться.

– Смена занятий равносильна отпуску, – многозначительно изрек его начальник, когда ему давали увольнительную. Это навело Кристофера на подозрение, что его отчуждение длится дольше, чем он предполагал, и, возможно, он пробуксовывает на работе. Он знал, что в последнее время сильно переутомляется, возможно, выгорает, что он не такой самодостаточный, как прежде, и у него седеют виски. Он положил недавнюю школьную фотографию Микаэлы в ящик стола, несколько минут размышлял над раскладкой блокнотов и ручек, вытащил первую папку из ящика и погрузился в дело, как в озеро.