Последний вечер в Монреале

– Лилия, я все же думаю, что это дерзко, – просияв, сказала она, идя по следу предыдущей перепалки, – что бы ты об этом ни думала.

Лилия вздохнула и без настроения пригубила вино, ей уже хотелось быть подальше отсюда. В тот вечер она решила отныне никогда никого не предупреждать об отъезде.

– Я знаю, что ты считаешь это пустяком, но меня это впечатляет. Я бы так ни за что не смогла. Просто собраться и уехать без… ну, или почти без предупреждения, скатать и унести всю свою жизнь…

– В этом нет ничего особо дерзновенного. Я не говорила, что это пустяк. Я только сказала, что в этом нет ничего вызывающего.

– Ну конечно. – Эрика на мгновение отвлеклась на пиво. – Ты хоть знаешь кого-нибудь в Нью-Йорке?

Лилия покачала головой. Она отвлеченно складывала зыбкий домик из пары пустых сигаретных пачек, солонки и перечницы.

– У тебя есть где остановиться?

– Нет.

– А работа?

– Что-нибудь подвернется.

– Вот видишь? – Эрика откинулась на спинку стула, словно что-то доказала. Ее улыбка граничила с самодовольной ухмылкой. – Вот в чем смелость, – сказала она, – называй это как хочешь.

– Ты не понимаешь, – в тот миг Лилия осознала, что у нее сил нет терпеть этот город, эту улицу, новомодный бар, одинаково одетых официанток, снующих между столиками, синевласую девицу, попивающую пиво напротив, наводящего тоску сине-зеленого змея, вечно кружащегося на утомленном запястье. Домик из сигаретных пачек развалился. – Это не смелость, Эрика, а нечто прямо противоположное. Ничего хорошего. Это бегство от всего, что имеет смысл. Жаль, я не могу это тебе втолковать.

– Будь добра. Сколько раз ты переезжала с тех пор, как зажила самостоятельно?

– С шестнадцати? Не знаю. Может, двадцать. Скорее всего, больше. Но ты все равно не улавливаешь суть.

– Скажем, за последние два года. Сколько раз ты переезжала за два года?

– Я не знаю, Эрика. Ты все еще не понимаешь. Послушай. За всю свою жизнь я ни разу никуда не переезжала. Когда я появляюсь в городе, это не значит, что я туда прибыла, а только означает… когда я появляюсь, – сказала Лилия, запутавшись и повторяясь, – что я не прибываю куда-то, а всего лишь покидаю другое место.

– Я все же думаю…

– Ты не слушаешь. Ты не улавливаешь. Это не круто. Я не в силах остановиться. Я только и делаю, что уезжаю, и очевидно, даже это у меня получается не очень хорошо, раз ты сидишь и плачешь, потому что я завтра уезжаю, и у меня вечно не хватает времени. У меня всегда не хватает времени. Ты что, не в состоянии это уразуметь? Ничем другим я не занимаюсь, и восхищаться тут нечем.

Эрика была раздавлена. Ее начали одолевать слезы, от чего она стала еще привлекательнее, и Лилия подумала, что, если это не прекратится, она умрет. Тогда она встала, обошла стол и поцеловала синие волосы, что делала не раз. Поцелуй высвободил всхлип, и Эрика прикрыла рукой глаза; при свечах ее лицо заблестело. Лилия стремительно промелькнула мимо нее, спустилась по ступенькам и выбежала на тротуар, где в пятницу вечером, как призраки, слонялась люди. Она пошарила в кармане куртки, достала сотовый и набрала номер. Проходя по людному тротуару, быстро пересекла улицу и встала около подъезда, когда на звонок ответили.

– Рад тебя слышать, – сказал отец. В трубке звучал младенческий плач очередного единокровного дитяти и успокаивающий голос отцовской сожительницы. Шумы напомнили ей дом отца в пустыне, картофель фри в закусочной, где работала подружка отца, долгие прогулки по растресканным улицам в прохладной мгле пустыни, и она закрыла глаза, противопоставив это холодному сиянию города. – Где ты? – спросил он.

– Пока в Чикаго. – Она попыталась придать голосу непринужденность. – Но я хотела позвонить, сказать, что завтра еду в Нью-Йорк.

– Нью-Йорк, Нью-Йорк, – сказал он. – Отличный выбор, детка. Я прожил там несколько лет. Как с деньгами?

– Я подыщу себе работу.

– Завтра отправлю тебе перевод.

Неподалеку, на противоположной стороне улицы, из бара возникла Эрика на нетвердых ногах. Она встала на краю тротуара, поглядывая то в одну сторону, то в другую. Лилия на минуту отступила в тень, потом передумала и заторопилась прочь.

– Знаешь, что подозрительно? – спросила она.

– Что, моя ласточка?

– Кажется, пару месяцев назад в Сент-Луисе я видела детектива. Я вышла из продуктового, а на той стороне улицы стоял мужчина в той же шляпе-федоре с тросточкой. Он заходил в другой магазин, и мне не видно было его лица, но в тот момент, когда я выходила из продуктового, у меня было такое ощущение, будто он следил за мной.

– Ты поэтому уехала из Сент-Луиса?

– Не знаю. Наверное. Мне хотелось снова увидеть Чикаго.

– Невозможно, чтобы он появился после того, что случилось, – сказал отец, подбирая слова. – Не находишь?

– Да. – Лилия свернула за угол; она окинула взглядом улицу, Эрики не было. – Должно быть, это кто-то другой. Но казалось, он следит за мной.

– Я беспокоюсь за тебя, – сказал отец.

– Не надо. Я всегда в порядке.

– Я знаю, что ты всегда в порядке, – сказал он, – но сейчас нет необходимости постоянно разъезжать, ты не согласна?

– Ты научил меня путешествовать.