Последний вечер в Монреале

Лилия присела на корточки у тумбочки между кроватями, достала из верхнего ящика гостиничную Библию и, раскрыв на Шестьдесят девятом псалме, пошарила в ящике в поисках ручки. Она торопливо написала поверх текста на всю страницу: «Я не исчезла. Перестаньте меня искать. Я хочу быть со своим отцом. Отстаньте от меня». Она надписала свое имя дрожащей рукой, потому что в мире все еще были люди, которым хотелось ее разыскать: она так давно оставляла свои послания в гостиничных Библиях, но все напрасно. С таким же успехом можно было выбрасывать бутылки с записками в океан, но бутылки уносило далеко от берегов. Невидимые силы замышляли козни против нее, а теперь еще ее фотография засветилась на миллионах экранов. Она оставила открытую Библию на постели и подошла к чемодану, в котором увесистым грузом в кармашке лежал кошель с мелочью. Прихватив деньги, она выскользнула из номера.

Снаружи стоячий воздух был пронизан светом. Ночью на террасе мотеля не было теней из-за длинной вереницы оголенных лампочек – по одной над каждой запертой синей дверью. Лилия оставила дверь в номер приоткрытой. Это был условный сигнал тревоги, означавший, что она ждет в машине. С террасы мотеля она обозревала окрестности: длинный приземистый мотель и широко раскинувшийся, сияющий типовой ресторан, а посередине бензоколонка; здания расположились Г-образно, охватывая большую автостоянку. Сбоку припаркованы несколько грузовиков; на некотором расстоянии от них, по ту сторону шоссе и зарослей кустарника, – россыпь огоньков городка Леонард. На стоянке – пара светофоров в облаке кишащей мошкары. В тени ресторана на той стороне парковки, как на краю света, она увидела таксофон.

Лилия ступала по террасе как можно тише; спустилась по лестнице, ощущая тяжесть каждого шага. Лестничные пролеты были огорожены и ослепительно освещены, и на каждом шагу она ожидала, что вот-вот замаячит полисмен в темном мундире со значком: «Вы Лилия Грейс Альберт? Мы только что арестовали вашего отца. Пройдемте с нами, пожалуйста». Но она спускалась по лестнице очень тихо, стискивая кошелек, пытаясь быть невидимкой. Ей пришлось выйти из теней мотеля и бежать через всю залитую светом парковку, чтобы добраться до телефона-автомата. Добежав, она ввалилась в будку, запыхавшись, уверенная в том, что все пропало, и понадобилось несколько учащенных ударов сердца, чтобы осознать, что никто ее не видел, а если и видел, то не придал значения. Тяжелая рука не сдавила ее плечо, шаги не загрохотали по автостоянке, сирены не разорвали сухой воздух пустыни. Здесь были припаркованы всего три-четыре машины, и маячили несколько фигур в ярко освещенных окнах ресторана, где над стойкой бара сиял телевизор. Она не могла разглядеть, был ли среди них ее отец. За занавешенными гостиничными окнами мельтешили тени – привидения в голубом мерцании десятков экранов. Она повернулась к мотелю спиной и сняла трубку. И странное дело, она знала, какой номер нужно набрать, как только подняла руку. Последовала тишина, затем записанный голос запросил три доллара и семьдесят пять центов, заставив ее встрепенуться. Она стала шарить в кошельке и опускать в щель четвертаки, пятицентовики и десятицентовики, пока голос робота не сказал ей: «Спасибо». Монеты мягко звякнули, и она снова обернулась, чтобы понаблюдать за парковкой, за темными очертаниями бензоколонки и непрестанно снующими в окнах ресторана официантками. Стальная оплетка телефонного шнура холодила руку. Откуда-то задул ветер, и перекати-поле завертелись на мертвенном песке и асфальте по ту сторону освещенной парковки, а она стояла неподвижно, сердце колотилось. Лилия прислушивалась к гудкам вызова. Щелчок. Затем другой. Клацанье переключателей по всему континенту. Паутина проводов, шумящее море помех и неразбериха.

После второго звонка кто-то поднял трубку. Набирая номер, она в точности знала, что собирается сказать: «Я не пропала. Я не хочу, чтобы меня нашли. Скажи им, чтобы перестали меня разыскивать. Я хочу остаться со своим отцом. Я никогда не вернусь и не хочу, чтобы меня кто-то нашел». То же, что она настрочила в десятке вариаций на гостиничных Библиях по всем Соединенным Штатам. Но трубку взяла не ее мать.

– Oui?[8] – Голос Саймона звучал неотчетливо. Провода нашептывали статические шумы помех, словно мысли. «Саймон остается у меня по выходным». Лилия поняла, что сегодня суббота. И что она не может исторгнуть из горла ни единого звука.

Она оцепенела на мгновение в темноте телефонной будки, прижимая трубку к лицу.

– Кто это? – спросил он по-французски.

Ветер крепчал. Перекати-поле размером с кролика носилось по парковке, отрываясь от земли, и она смотрела, как оно исчезает из виду. Она поймала себя на том, что смотрит на огни парковки, как они слегка покачиваются на ветру в ореоле крылатой живности, порхающей вокруг. По ту сторону парковки она заметила отца, шагающего по верхней террасе к покинутой комнате. Он толкнул дверь, и мерцание телевизора померкло. Она не могла ни говорить, ни повесить трубку.