Последний вечер в Монреале

Они задержались, выйдя из ресторана. Мужчина привлек к себе официантку, и они мимолетно поцеловались в теплом предзакатном свете. Детектив медленно опустил лоб на руль и оставался в этом положении, закрыв глаза. Он следил за ними пять лет, но уже не помнил зачем. Беспомощный наблюдатель: все знают, что Икар упал в море. Но лишь в одной книге он вычитал, что, возможно, при этом были очевидцы: пастух со стадом на склоне горы неподалеку от океана взглянул на небо и как раз в этот миг узрел внушающий трепет, непостижимый взлет – поначалу неуклюжее хлопанье крыльев сына и отца, пролетавших, словно Дух Божий, над волнами; фигурка, победоносно уменьшаясь, приближалась к Солнцу, и вот Икар так далеко, что пастух его не видит, а только догадывается, где он, по направлению тревожного взгляда отца. А затем вопль с неба, с неизмеримой высоты, ощущение незримого краха над головой и низвержение дребезги воска и перьев, страшное падение в море; отец летит вниз, чтобы схватить свое дитя, но слишком поздно. Клубы перьев поднялись после того, как Икар врезался в морскую гладь. И отец отчаянно выписывает круги в измолотом крылами воздухе. Все это видит пастух, опираясь на посох неподалеку, пока его овцы разбредаются, как облака. Охваченный благоговейным страхом, потрясенный, он, возможно, уже мысленно слагает повествование, чтобы поделиться вечером с женой. Но он спокоен, осознавая свое случайное, неловкое присутствие при событии мирового исторического значения. Его единственная роль в происходящем – смотреть и запоминать. Не всем отведены роли в величайших драмах; кому-то суждено запечатлевать их в памяти.

А может, иначе: память слишком ненадежная штука, чтобы доверять повествование только одному герою. Кто-то должен наблюдать за последовательностью действий для достоверности. Если больше никто не помнит твой рассказ, как же ты докажешь, что все было на самом деле? «Быть свидетелем, – с прискорбием говорил себе мужчина в машине на парковке, – это немаловажно». (Пара удалялась от него к Клариному дому.) Он в одиночку осилил тысячи миль пути, и единственное, в чем он был уверен, это то, что ему больше не хотелось их ловить. Он хотел лишь наблюдать за их бегством. Кристофер поднял голову с руля, потер лицо и решил поговорить с Кларой.

В паре тысяч миль к северу, в другой стране, Микаэла сидела в одиночестве в своей комнате. Она лихорадочно курила, глядя в окно. Ей только что исполнилось шестнадцать, и она отметила это тем, что бросила школу. Пока Микаэла дожидалась отца, которого не видела целый год, по выходным она начала наведываться с рулеткой в старый город. Она была готова на что угодно, лишь бы пройтись по проволоке без страховочной сетки. У нее были свои соображения насчет переулков и канатов.

33

По утрам Клара, позевывая, спускалась в халате по скрипучим ступенькам. На кухне она ненадолго останавливалась у распахнутой задней двери. Она жила на окраине, и все задние дворы по ее стороне улицы выходили на пустыню – кактусы и сухие травы, сине-серая полынь до самых расплывчатых очертаний гор вдалеке. Рухнувшая ограда из ветхого штакетника очерчивала прямоугольный участок за домом, но лужайка была захвачена пустыней еще лет двадцать назад.

Она отошла от двери, чтобы сварить кофе. Лилия наблюдала за ней из-за кухонного стола; ей нравилось сидеть здесь по утрам, читать в теплом свете кухни, но главным образом чтобы пить кофе с Кларой, которая, отмерив на глазок, насыпала кофейные зерна в старинную чугунную кофемолку, привинченную к стене, а затем крутила железную рукоятку до тех пор, пока аромат молотого кофе не заволакивал комнату. Изредка, когда Лилия просыпалась позже Клары, ее будил именно этот звук. Клара проворно доставала из шкафчиков чашки и кофейник, кипятила воду на плите. Она пользовалась полотняными фильтрами в исцарапанной пластмассовой воронке песочного цвета. Наполняла кипятком прозрачный стеклянный кофейник до горловины, а затем наливала кофе в самую большую кружку в доме. Стоя у стола, отпивала черный кофе, затем наливала вторую чашку Лилии, с молоком. Потом только она ставила кружки на стол и садилась на ближайший к задней двери стул. Затем она выглядывала на живописно одичалую лужайку за домом и небо над головой; только потом она говорила Лилии доброе утро и заводила первую беседу за день. До этого она дружелюбно улыбалась, но до первой чашки кофе ее одиночество было почти непроницаемо.

В своем дневнике Лилия записала: «Вот как, оказывается, живется в доме». Клара никогда не путешествовала и пребывала в невозмутимом спокойствии. Она годами одиноко жила в пустыне, наслаждаясь независимостью, хотя теперь ее лицо светлело, когда в комнату входил отец Лилии.