– Прости, что мы не оправдали надежд.
Салливан вспомнил Сьюки, пьяную и злобно гримасничающую под солнцезащитными очками в ночном баре, может, даже распевающую исковерканные песни; вспомнил, как они приглядывали друг за другом за годы одинокого существования в приемных семьях, как заканчивали начатые друг другом предложения; вспомнил, как в 86-м году они дали драпака при невыносимом зрелище отцовского кошелька на асфальте в Венисе, как разбежались в разные стороны, чтобы по одному жить стыдливыми беглецами. Он представил, как сорокалетняя Сьюки (когда они расстались, им было по тридцать четыре года!) после звонка Питу с предупреждением о том, что на него охотится Деларава, положила телефонную трубку и приставила к голове пистолет.
– Нашей мачехой должна была стать Келли Кит, – бесцельно произнес Салливан. – И она, в общем-то… в некотором смысле взяла нас на содержание, когда мы закончили колледж. – Он задумался о том, пытался ли он задеть отца этой фразой, а когда понял, что да, задумался почему.
Комар просто зудел без слов. И в конце концов сказал:
– Что же мне делать? Что мне делать? Я вернулся, а Элизабет убила себя – она теперь в доме духов вместе с другими неупокоенными умершими идиотами, которые треплются за воображаемой выпивкой и сигаретами. Ты бездомный скиталец. Я дал своим детям мать, которая была… которая сама была всего лишь ребенком – жадным, злобным, эгоистичным ребенком, а я оставил вас с ней. И это сгубило вас обоих. Зачем я вернулся? Что, черт возьми, я могу сделать?
Салливан встал.
– Пора возвращаться на нашу вечеринку. – Он вздохнул. – Что тебе делать? Мы со Сьюки подвели тебя, даже если ты сам этого не понимаешь, даже если это совершенно не
– Мы никогда не обижались, папа, и всегда любили тебя. И по-прежнему любим.
В ухе снова невразумительно запищало, но через мгновение комар сказал:
Салливан подошел к двери и остановился, взявшись за дверную ручку.
– Да, любую.
– Так и сделаю, папа, – ответил Салливан, – спасибо.
Он открыл дверь. Сгорбившиеся призраки тянулись к тарелке, неуклюже подбирали камни, и когда Салливан остановился неподалеку, немного отодвинулись, но не сбежали, и он, чуть постояв, пошел дальше в квартиру.
– Помнишь, ты спросил, почему ты вернулся, – произнес он. – Думаю, ты вернулся, чтобы мы наконец-то с этим покончили.
Когда они вошли в съемную квартиру, пиццы с пепперони уже не было, и все уже ели пиццу с колбасой и паприкой. Салливан живо прихватил себе кусочек и взял свое недопитое пиво.
Брэдшоу с Джоанной стояли у окна. Элизелд сидела рядом с Кути, и они вели дружескую беседу; вероятно, телом мальчика сейчас управлял Кути, но, может, она попросту перестала отчитывать Эдисона за то, что он напоил ребенка.
– Можно к вам присоединиться? – робко произнес Салливан, стоя с пивом и бумажной тарелкой у нее за спиной. Отец отлетел от него, как только они вошли в разогретый воздух квартиры. Салливан заметил, как комар промелькнул, накручивая круги в полете, к Брэдшоу, но уже не ревновал к нему.
– Инженер-электрик! – воскликнул Кути. Им явно по-прежнему управлял Эдисон.
Элизелд печально улыбнулась Салливану.
– Присаживайся, Пит, – сказала она. – Прости, что я вела себя с тобой как психиатр.
– Я сам напросился. – Он сел рядом с ней. – Ты задавала дельные вопросы. У меня на них появились ответы.
– Я бы хотела со временем их услышать.
– Поверь, обязательно услышишь.