Последний выпуск

Я стояла столбом, пока Моя Прелесть не потыкала меня носиком; тогда я прошагала через весь выпускной зал к массивным двойным дверям, ведущим на свободу. На полу по обе стороны от ворот виднелись два огромных пятна – обугленные очертания чреворотов. Так полицейские обводят мелком труп. Отметины на полу были неровные – смертоносное пламя выжгло несколько слоев, но, несомненно, немало и осталось.

Я была отчасти права – очищение сработало. Терпение и Стойкость не погибли, но они, обожженные и ослепшие, вероятно, наугад махали щупальцами, пока выпускники выбегали за ворота. Они пропустили свою ежегодную трапезу. Оправившись, они сожрали уцелевших злыдней в попытке набить огромное пустое брюхо. Но потом, когда не осталось ничего, пригодного в пищу, чревороты… ушли.

Я понятия не имела куда. Они укрылись где-то в школе? Уж точно они не выбрались на жилые этажи – мы бы услышали вопли. В пустотах между потолком выпускного зала и полом мастерских есть много свободного пространства, и оно толком не защищено, так что чревороты могли заползти и туда, но есть им по-прежнему было нечего. Как правило, чревороты не прячутся. Может, они вообще ушли? Не исключено. Защитные заклинания мешают злыдням заходить, а не уходить. Если Терпение и Стойкость отправились бродить по миру и громить анклавы, мы не узнаем об этом, пока сами не выберемся из школы.

И ничто нам не препятствовало. Не нужно было больше тренироваться и преодолевать полосу препятствий. Мы могли взять и уйти.

Я смотрела на огромную дверь, выкованную из сплошной бронзы. На ней повсюду были разбросаны какие-то схемы и рисунки, наподобие чертежей. Двух одинаковых среди них я не нашла. Но вряд ли кто-то потратил хоть секунду, разглядывая их, с того самого дня как школа открыла двери для учеников. Огромный герб в середине был украшен девизом Шоломанчи – In Sapienta Umbraculum, «В мудрости убежище», – а вокруг герба шло защитное заклинание, повторявшееся на разных языках, на английском, среднеанглийском и древнеанглийском, по кругу, замыкаясь в кольцо. Впрочем, там был не только английский – то же заклинание повторялось на десятках языков, в других кольцах, и те языки, которые я могла опознать, имели множество вариантов – современный арабский и средневековый, современный французский и старофранцузский, латынь…

Просто перевести заклинание недостаточно – работать оно не будет; нужен гениальный поэт (а лучше несколько) для каждого языка и каждого диалекта. Прямой перевод сгодится, только если заклинание совсем простое. То, что я смогла разобрать без словаря, представляло собой короткую вариацию на тему «Не впускай сюда никакого зла». Английский вариант гласил: «Зло, держись подальше, мудрость этих врат хранит убежище», что имело прямое отношение к девизу и, очевидно, не было простым совпадением. Эта фраза была написана и на других языках, которые я знала.

Я поняла, что это не просто гравировка. В буквы, врезанные в верхний слой бронзы, влили какое-то светящееся алхимическое вещество, так что надпись сияла изнутри. Впрочем, горела она не равномерно – свет двигался от слова к слову, от надписи к надписи, с той скоростью, с которой ты произносил заклинания. Это позволяло их регулярно обновлять, накладывая снова и снова. Отдельные заклинания даже были как-то синхронизированы – я не поняла, как именно, но одни начинались и заканчивались одновременно, а другие зажигались, когда потухали предыдущие. Это напоминало сложный хорал, в котором звучало одновременно несколько десятков голосов.

Меня это зачаровывало; казалось, я слышу, как звучат заклинания. Вскоре я поняла, что мне не мерещится – металл был усеян крошечными отверстиями, которые с первого взгляда представлялись чисто декоративными, и, когда я наклонилась пониже и всмотрелась, за ними мне удалось разглядеть какой-то механизм, который открывал и затворял каждое отверстие по отдельности. Когда оно открывалось, из него вырывалась тонкая струйка воздуха, а с ней отдельная буква или слог, и каждый звук соответствовал символу, который высвечивался в ту же секунду. Этот шепот едва слышался сквозь слабое, похожее на метроном, тиканье механизма, управлявшего отверстиями, сквозь шипение и бульканье жидкости, качаемой по трубам…

Я никогда в жизни, даже в школе, не видела ничего подобного. На скучных уроках истории нам рассказывали, что сэр Альфред убедил другие крупные анклавы строить школу постепенно – стоимость такой постройки, как вы догадываетесь, была колоссальной. Изначально он предложил возвести для детей отдельный анклав, но с очень прочными дверьми. После того как двери были созданы, он показал остальным уточненные планы; вероятно, коллеги-волшебники, посмотрев на дверь, согласились с остальным. Меня, здесь и сейчас, это не удивляло. Я провела в школе почти четыре года – не раз чудом избежав смерти – и до сих пор верила в то, что ворота Шоломанчи служили преградой любому злу, удерживали чудовищ за пределами школы и хранили нас всех.