Последний выпуск

Мои младшеклассники по-прежнему ходили сюда на занятия каждую среду, но Чжэнь сказал Лю, что нападения полностью прекратились. По идее в школе не было места безопаснее – и наконец оно таким и стало. Шоломанча больше не видела смысла пригонять сюда злыдней. Она попыталась, но ничего не вышло. Я не усвоила урок; я не отвернулась.

– Здесь мило, – сказала Аадхья, стоя в дверях и обводя взглядом аудиторию. Этот класс предстал ее глазам таким же, каким некогда предстал мне – безопасный уголок, тихая гавань… прежде чем я нерассудительно поставила свою подпись на расписании и подняла перчатку, брошенную школой.

Аадхья вошла, пододвинула ближе соседнюю парту и села напротив меня.

– Остальные пошли обедать. Лю и Хлоя нам что-нибудь раздобудут. Никто не соскочил, если ты об этом думала.

– Да нет, – сказала я и рассмеялась беспомощным дрожащим смехом, а потом закрыла лицо руками, чтобы не смотреть на нее – на своего союзника и друга, лучшего из всех, кого я знала, не считая Ориона. Аадхья была первым в мире человеком, который дал мне шанс не причинить ей боли.

Она сказала:

– У меня была сестра.

Я подняла голову и взглянула на нее. Аадхья постоянно рассказывала о родных. Она дала мне письмо для них – точно так же, как я дала ей, Лю и Хлое письма для мамы, просто на всякий случай – и, даже не глядя на конверт, я угадала адрес большого дома в пригороде Нью-Джерси, с бассейном на заднем дворе. Я слышала бесчисленные, болезненно аппетитные описания яростных кулинарных состязаний между бабками Аадхьи, Нани Арьяхи и Даади Чаитали, и знала неприличные анекдоты, которые травил дедушка в мастерской, когда учил внучку паять и пользоваться ножовкой. Я все знала про ее решительную и стильную маму, которая вручную ткала зачарованную ткань – ткань, которая затем отправлялась в анклавы Нью-Йорка, Окленда и Атланты. Я знала про ее молчаливого папу, который шесть дней в неделю работал в анклавах техником по найму. Я знала их имена, любимые цвета, фишки, которыми они играли в «Монополию»…

Но про сестру Аадхья упомянула впервые.

– Ее звали Удайя. Мне было два года, когда она погибла, так что я почти ничего не помню, – сказала Аадхья. – О ней никто никогда не говорил. Одно время я считала, что просто выдумала себе сестру, а в десять лет нашла на чердаке коробку с фотографиями.

Она усмехнулась.

– Я испугалась.

Я знала, что́ она делает и что следует сделать мне. Я должна была спросить, что случилось, и тогда Аадхья рассказала бы про сестру, которая погибла в школе, может быть, во время выпуска, и уверила бы меня, что все прекрасно понимает – я пытаюсь спасти как можно больше людей. А потом я пойду вниз, и, если не сумею успокоиться и сделать всем чаю, Хлоя, вероятно, сделает это за меня, и вечером мы вернемся к обдумыванию стратегии, как будто ничего не изменилось. И я знала почему – потому что Аадхья всегда поступала разумно и практично, даже если на самом деле ей хотелось оторвать мне голову.

– Я не могу, – сказала я дрожащим, как от слез, голосом, хотя я не плакала, я просто сидела тут одна. – Прости, я не могу.

Я попыталась нащупать разделитель маны, но Аадхья протянула руку и прижала мое запястье к парте.

– Ты опять? Я просто хочу, чтобы ты забыла о своих страданиях, замолчала и послушала меня пять минут. Полагаю, на пять минут тебя хватит.

Я не могла отказать. В конце концов, Аадхья имела полное право пинками прогнать меня через всю следующую неделю – ничего хорошего не вышло бы, если бы я устранилась. Элфи с его запасом маны, ум, безжалостность, команда, настроенная любой ценой выбраться из школы, – ничто не помогло Лизель и ее союзникам, когда на них напали Гималаи. Никто не спешил отказываться от моей помощи по той самой причине, по какой мирились со всеми здешними ужасами и по какой, в свою очередь, вообще пришли в эту адскую школу. Потому что другие варианты были еще хуже. Я казалась меньшим злом.

Аадхья смотрела на меня, прищурившись, пока не убедилась, что я укрощена, а затем отпустила мою руку и отодвинулась.

– Так. Давай сделаем вид, что я сказала тебе про сестру, а ты, как нормальный человек, спросила: «Что с ней случилось?»

– Она погибла здесь, – мрачно отозвалась я.

– Это не игра в угадайки, и… нет. Мои родители были еще совсем юными, когда родилась Удайя. Они жили с папиными родителями, и его отец был очень старомодный тип. Он настоял на том, чтобы моя мама сидела дома, и нас никогда никуда не пускали, ни на какую детскую площадку. Нам даже во дворе не разрешали играть без присмотра. Я это хорошо помню – он поставил на заднюю дверь заклинание, которое било нас током, если мы пытались выйти во двор без старших. Удайе это надоело. Однажды она вылезла из окна и пошла на площадку. Тканечервь напал на нее на полпути. Иногда они пробираются в дом, чтобы отложить яйца, и их детеныши пролезали через защитные заклинания и жевали мамины нитки. Этому просто повезло. Удайе было восемь.

– Соболезную, – сказала я, и мне стало неловко – это слово всегда звучит глупо, когда произносишь его искренно.

Аадхья пожала плечами.