Последний вздох Аполлона

– Это вовсе не так, синьор, – ответила она, взвешивая свои слова. – Просто я глубоко убеждена, что пение должно быть искренним, идти от сердца. Для этого недостаточно заучить перевод либретто, нужно действительно знать язык. Немецкому меня научила мать, французскому – отец, который в юности жил в Лионе. Как иначе зрители поверили бы мне? Ведь именно поэтому они плачут и смеются вместе со мной!

– А если я обучу вас английскому?

– Вы?

Ее взгляд взметнулся к лицу журналиста. Назвав Найтли привлекательным, она бы покривила душой, но у него были глаза Клавдия Галена – точь-в-точь такие, как на фреске в отцовской аптеке. Родные глаза. Впрочем, если они вводили в заблуждение, заставляя сердце Лючии радостно трепетать, то холодная учтивость их обладателя не оставляла сомнений: он для нее недосягаем.

– Приходите на виллу завтра в полдень. Я преподам вам урок по фонетике. Доброй ночи, мисс Морелли, – последнюю фразу Найтли произнес по-английски, коротко поклонился и вышел, не дожидаясь ответа.

Ответ ему не требовался.

Лючия прошла несколько шагов вдоль набережной Анжу. Пальцы в маленькой меховой муфте нервно теребили кольцо – подарок ее первого покровителя. Единственный подарок, который она сохранила – в память о своем падении и о том, в чем она сама себе поклялась. Теперь кольцо жгло ей кожу, хранить его больше не имело смысла.

Вчера к ней заходили Холлуорд и этот русский, Гончаров. Зачем они лезут в ее жизнь, будто ей мало собственного презрения?..

Она оказалась в постели Найтли меньше чем через неделю после начала их занятий английским языком. Позже, думая о случившемся, она не могла объяснить, почему после первого поцелуя Калверта от ее благоразумия не осталось и следа. До встречи с ним Лючия даже не догадывалась, что любовь может быть такой – не робкой и нежной, как ее чувство к Альфреду, а необузданной, возносящей на пик блаженства и тут же низвергающей в кромешные глубины ада. Она ревновала Калверта ко всему, что занимало его внимание помимо нее самой, но, когда после ночи любви он шептал, что всецело принадлежит ей, она верила слепо и жадно. Впервые в жизни Лючия нарушила данное отцу обещание и перестала ходить в церковь, потому что не знала, как исповедаться в грехе, в котором она не раскаивалась. Она надеялась, что получит отпущение, когда станет женой Калверта Найтли.

Его подарки были щедрее тех, которыми осыпали певицу ее миланские поклонники. Увы, тогда она еще не осознавала, что это плата за абсолютную, почти мефистофелевскую власть над ее душой и телом. Даже спустя годы, встретив журналиста в отеле «Луксор», Лючия, вопреки рассудку, снова желала его прикосновений. И за это ненавидела его еще сильнее.

Она почти жалела, что Холлуорд не остался на ночь. Его присутствие спугнуло бы демонов прошлого. Потолок отельного номера растворился во мраке. Река воспоминаний, приняв в свои воды Найтли, вышла из берегов, и Лючия боялась захлебнуться. Ей было страшно. Страшно из-за того, что она сделала.

Пролежав всю ночь без сна, она встала, едва забрезжил рассвет. Взглянув на верхний ящик комода, Лючия заставила себя отвернуться и подошла к окну, которое выходило во двор, крошечный, окруженный со всех сторон стенами соседних домов. Окно прямо напротив ее номера было распахнуто настежь и в этот самый момент осветилось короткой вспышкой. Лючия похолодела: в тусклом утреннем свете, сквозь дым, заполнивший комнату, она рассмотрела камеру на штативе. Солнечный луч блеснул в линзе объектива. Певица едва различала силуэт фотографа, но кожей чувствовала его цепкий, изучающий взгляд. Дым рассеялся, и незнакомец снова поджег магниевый порошок. Лючия отпрянула от окна. Никогда в жизни ей не было так жутко.

Немного оправившись, она попыталась найти объяснение тому, что только что произошло. Наверняка какой-то парижский журналист пронюхал, где остановилась оперная дива, и решил сделать скандальный снимок для своей газетенки. Пусть это и мерзко, но всё же лучше, чем маньяк, коллекционирующий фото обнаженных женщин. А что, если так он выбирает себе жертву?

Лючия поняла, что не успокоится, пока не выяснит, кто живет в доме напротив.

Глава 3

Час спустя Лючия Морелли стояла у конторки портье, из-за которой виднелась голова Жана Шабо. Владелец «Луксора» отложил газету, собираясь поздороваться с дамой, однако певица заговорила первой, сразу перейдя к волновавшему ее вопросу. Оказалось, что хозяйка соседнего дома, мадам Лепаж, сдает комнаты на втором этаже. Шабо поспешил добавить, вероятно, опасаясь, что гостья подумывает съехать из отеля:

– Мне доподлинно известно, мадемуазель, что мадам Лепаж сейчас нет в Париже. Она путешествует, так что комнаты пустуют.

Не успела Лючия осознать этот факт, как позади нее раздался голос американца, спустившегося совершенно бесшумно:

– Вообразите, я чуть не споткнулся об этюдник Гончарова!

– Прошу прощения, – засуетился Шабо. – Сегодня утром я обнаружил этюдник на кухне и попросил Бичема оставить его за дверью нашего русского гостя.