Джозеф ощутил легкий укол под ложечкой, как случалось всякий раз, когда он инстинктивно натыкался на что-то важное. Та история с пожаром определенно имела последствия. Вопрос – для кого?
Уолш прошел через Сент-Джеймсский парк, довольствуясь компанией мокрых взъерошенных уток, и прибыл в клуб к назначенному часу. Только оказавшись у камина, он понял, как сильно продрог во время своей импровизированной прогулки.
– Итак, Джозеф? – Фергюс наклонился к нему, многозначительно поднимая брови. – Вам удалось?
– Да. Хотя возникли некоторые осложнения, и мне пришлось ее перепрятать.
– Рассказывайте!
Лицо Чепмена сохраняло невозмутимость, но взгляд по мере монолога Уолша становился всё более отрешенным.
– Так значит, Найтли мертв, а картина находится среди холстов русского учителя рисования, – наконец подытожил он. – И вы понятия не имеете, как скоро он доберется до вашего «тайника»?
– Увы, – вздохнул Джозеф. – Но у меня кое-что есть на этого Гончарова, и если он догадается, кто подбросил ему Верещагина…
– Это не имеет значения, – отрезал Чепмен. – Как только полотно попадет в руки французской полиции, это будет означать крах вашей миссии, Уолш, и конец моей карьеры, так как именно я рекомендовал вас.
– Гончаров не осмелится пойти в полицию. Он имел возможность отравить Найтли и прекрасно осознает, что находится под подозрением. Зачем ему предъявлять улику против самого себя? Поймите, Фергюс, в сложившихся обстоятельствах я не мог оставить картину в своем номере или вынести из отеля. Я решу эту проблему.
– Уж постарайтесь. В котором часу отправляется ваш поезд?
– В восемь вечера с вокзала Виктория.
– Я найду вас там и передам новые указания от шефа.
Чепмен встал, и Уолш тоже поднялся, но медлил уходить.
– Фергюс, у меня к вам просьба. Не могли бы вы раздобыть для меня номер «Дэйли Телеграф» за девяносто седьмой год со статьей Калверта Найтли об ограблении баронессы Эддерли в лондонском отеле?
Секретарь, прищурившись, взглянул на университетского товарища:
– Газету годичной давности? Зачем она вам? Уж не собираетесь ли вы расследовать убийство Найтли? Думаете, это дело рук баронессы?
Чепмен рассмеялся собственной шутке, лицо Уолша осталось серьезным.
– Если я буду располагать информацией об убийце, это может пригодиться в нашем деле, вы не находите?
Фергюс перестал смеяться.
– Но дело – прежде всего. Помните об этом, Джозеф.
Уолш кивнул.
Дождь уже не моросил, небо разъяснилось, и, выйдя из тепла, молодой человек совсем не почувствовал промозглого ноябрьского холода. Его путь лежал на Стрэнд – в Сомерсет-хаус.
Вечером на платформе, в паровозном дыму, Уолш снова встретился с Фергюсом Чепменом.
– Указание одно: уничтожьте картину. Любой ценой, это понятно? Да, чуть не забыл: вот ваша газета.
Глава 6
Прошлой ночью Уолш почти не спал, и второе десятичасовое путешествие с пересадкой на паром окончательно его вымотало. Благодаря поездке в Лондон он сделал несколько полезных открытий, однако решил отложить мыслительную работу на более благоприятное время. Вернувшись в «Луксор» на рассвете, Уолш сразу лег и проспал до обеда.
Когда он вошел в Салон Муз с газетой под мышкой, на стол даже не начали накрывать. Определенно, Шабо не справлялся без Дюпона и всё же не торопился нанимать нового портье. Джозефу пришло в голову, что владелец отеля экономит на слугах, потому что уже выплатил Дюпону жалованье за месяц вперед, дабы заручиться его молчанием. Виктор Дюпон мог покинуть «Луксор» лишь по одной причине – выполняя указание своего хозяина.
Мысленно улыбнувшись, Уолш опустился в кресло и развернул газету. Статью Найтли он прочел еще в поезде, а теперь перечитывал, проверяя свои догадки. Журналист не просто намекал на причастность француза к краже драгоценностей баронессы Эддерли, он буквально вынес ему приговор. Француз приехал в Лондон за полгода до происшествия и открыл небольшой, но весьма изысканный отель, на обустройство которого потратил уйму денег. Найтли предположил, что украденное ожерелье с лихвой покрыло бы его издержки. По словам журналиста, это был тот случай, когда всё ясно без доказательств. Виновен.
Для Уолша самым примечательным в этой истории оказалось имя француза. Его звали Мишель Шабо.
Он поднял глаза от газеты как раз в тот момент, когда в салоне появились Гончаров и Лючия Морелли. Ее пальцы снова заметно дрожали. Разговор начался с обвинений: «американец» якобы за ней шпионил. Джозеф слегка нахмурился: стоило ему ненадолго отлучиться из города, как Дмитрий принял сторону певицы. Впрочем, Уолшу удалось быстро сместить акценты, так что в итоге сама Лючия была вынуждена объясняться.
– Я потребовала у Найтли вернуть старый долг.
Художник заметно сник: