Послеполуденная Изабель

Дэвид, долгое время боровшийся с серьезной депрессией после развода, видел все признаки моего нарастающего отчаяния. Он настоял, чтобы я поговорил с его психотерапевтом – бывшим иезуитом Патриком Кифом, который имел свой кабинет в районе 50-х улиц и был одинаково строгим и гуманным. Он заставил меня выложить всю подноготную: о холодном воспитании, о теперь уже токсичном браке, о тоске по любви. Естественно, я рассказал ему все про Изабель, признался, что как будто потерял в себе что-то фундаментальное, когда оттолкнул ее. На что он ответил:

– Но если кто-то все время выражает двойственное отношение к тому, чтобы быть с тобой, а потом внезапно делает volte face114, – неудивительно, что ты остаешься в сомнениях и смятении. Перестань корить себя и думать, что ты был причиной этого разрыва. Изабель тоже потеряла тебя.

Что же до Ребекки, он предупредил меня, что она демонстрирует явные симптомы биполярного поведения, и мне нужно защитить себя и Итана, если она выйдет из-под контроля. Судя по той картине, что я описал, мне придется либо смириться с ее безумными перепадами настроения и отклонениями, либо двигаться дальше… прихватив с собой Итана.

Через несколько месяцев наших еженедельных сеансов, всего за двенадцать дней до грандиозного тревожного обряда посвящения, известного как сорокалетие, я пришел в кабинет Патрика, расположился на его диване середины века и признался, что у меня начался роман. Патрик расспросил меня о ней. Я рассказал, что она драматург, блистательная и страстная женщина.

– Ты влюблен? – спросил он.

– Возможно, – ответил я. – Она говорит, что влюблена. И еще, что боится получить душевную травму; что связь с женатым мужчиной – обычно билет в один конец к несчастью.

– Если только любовь не взаимна и вы не хотите построить совместное будущее.

– Еще слишком рано об этом говорить.

– Конечно. И как ты справляешься со сложностями всего этого, если, конечно, это сложно для тебя?

– Теперь ты лучше, чем кто-либо, знаешь о моих отношениях с чувством вины. Я всегда винил себя за то, что родители держали со мной дистанцию. Я всегда чувствовал, что делаю что-то такое, что удерживает Изабель на расстоянии. И да, какая-то моя часть чувствует себя ужасно из-за предательства по отношению к Ребекке. Но она, в свою очередь, сообщила мне, что в обозримом будущем наша сексуальная жизнь не возродится. Мне было трудно это вынести.

Роман начался осторожно. Однажды вечером, когда мне не спалось, я послал Фиби длинное письмо, в котором сказал, что да, это неожиданное послание спустя многие месяцы после нашей первой встречи, и с тех пор многое изменилось. Затем я описал все, что произошло с Итаном и с моим браком. Я извинился за прямоту, за то, что вывалил на нее кучу своих проблем. И в последней строчке добавил, что, если она когда-нибудь захочет встретиться со мной и выпить, я был бы очень рад угостить ее бокалом-другим мартини.

Как я себя чувствовал, набирая это письмо на своем новом компьютере Apple в три часа ночи, когда моя жена и ребенок спали в соседней комнате? Да, было какое-то беспокойство, ощущение, что я балуюсь с чем-то потенциально горючим. Но было еще и острое возбуждение. И, осмелюсь признаться, любопытный подводный поток надежды.

Я не стал сразу распечатывать письмо и отсылать его по факсу, а сделал это только на следующий день, когда пришел в офис. Если бы я отправил его из дома, Ребекка, возможно, обнаружила бы номер телефона в обычной еженедельной распечатке всех отправленных факсов, которую, я видел, она с интересом изучает. Я всегда знал, что в ней бьется ревнивая жилка. И хотя в прошлом неизменно уверял ее, что не нарушу седьмую заповедь, чувствовал, что после своего отказа от секса она с обостренным вниманием следит за моими передвижениями: с кем я встречаюсь и где, какие факсы уходят с нашего домашнего аппарата. Однажды я совершил ошибку, указав ей на странный контрапункт ее растущего подозрения в отношении моей верности, как раз в тот момент, когда она в очередной раз отказалась заниматься со мной любовью. И вот ее ответ:

– Тогда иди спать с кем-нибудь другим.

– Ты это серьезно? – удивился я.

– Ты свободный человек.

Я был почти уверен, что в ней говорит гнев, а не разум. Тем не менее эта ярость дала удивительные всходы – ее грохочущий голос заставил Итана слегка вздрогнуть.

– Ты это видела? – воскликнул я, взволнованный тем, что наш сын реагирует на звук… даже если и благодаря ожесточенной перепалке между родителями.

– Когда я ору на тебя, наш мальчик дает нам понять, что чувствует плохие вибрации между нами.

– В плохих вибрациях нет никакой необходимости.

– Значит, нам следует отпраздновать нашу замечательную гребаную жизнь?

– У Итана лучшая медицинская помощь. Он получит лучшее домашнее образование. Выучит язык жестов. Научится говорить по-своему и со временем, возможно, заговорит нормально. Точно так же, как постепенно, усилиями медицины, возможно, частично восстановится слух.