Посмертие

Этого вопроса Хамза не ожидал, а следовало бы. Он так долго не отвечал, что мужчина вновь надел очки и склонился над гроссбухом. Хамза не двигался с места, все так же стоял в дверях и ждал, пока мужчина что-то писал. Не уйти ли, подумал он, пока мужчина не рассердился и не обругал его, но застыл, не в силах пошевелиться, точно парализованный. Через несколько минут мужчина устремил на него долгий усталый взгляд, надел колпачок на ручку, взял шапочку и велел Хамзе:

— Идем со мной.

Вот так он неожиданно стал работником Нассора Биашары. Впоследствии купец признался: ему приглянулся Хамза, вот и взял его на работу. Хамзе было двадцать четыре, он очутился в городе, где когда-то жил, без денег и крыши над головой, усталый, с больным бедром: чем я ему приглянулся, недоумевал Хамза.

Нассор Биашара вывел его во двор, кликнул мальчишку, отиравшегося у ящиков. Купец был ниже ростом, чем казался за столом, но двигался ловко, споро и дошел до мальчика прежде, чем тот направился к ним.

— Отведи этого человека на склад. Как бишь тебя? Скажи Халифе, я скоро приду, — велел купец мальчику (выяснилось, что того зовут Сунгура, хотя это было не настоящее его имя). Сунгура означает кролик. Оказалось также, что он не мальчик, а взрослый человек ростом с худощавого паренька лет двенадцати-тринадцати; его подвижное пепельно-серое обветренное лицо рассказывало историю, отличную от впечатления, сложившегося о нем на первый беглый взгляд. Было что-то знакомое в его угловатых чертах — высокие скулы, острый подбородок, тонкий нос, морщинистый лоб: лицо кой-коина[62]. Хамза много их повидал за последние годы. Такое лицо выглядело зловеще в сочетании с телом худосочного подростка. Скорее всего, мужчина все же не кой-коин, а принадлежит к племени, которого Хамза прежде не встречал, с Мадагаскара, или Сокотры, или с далекого острова, о каком он и не слыхивал. С началом недавней войны их мир полнился чужестранными лицами, особенно в городах на побережье океана, всегда притягивавших людей из-за морей и из других краев — одни приезжали с большей охотой, чем другие. А может, дело в ином, и это лицо человека, выросшего в нужде и боли, человека, пораженного одним из множества недугов, преследующих людей.

Сунгура шел впереди, Хамза следом. Когда они проходили мимо мужчин, ремонтировавших фургон, великан, стоящий на одном колене, причмокнул губами и похотливо закатил глаза, демонстрируя Сунгуре еле сдерживаемое желание. Круглое лицо великана казалось грубым от жесткой щетины. Второй мужчина, в потрепанных ситцевых штанах ниже колен, глупо расхохотался: очевидно, он был вассалом при дворе здешнего задиры. Сунгура ничего не сказал, не изменился в лице, но Хамза почувствовал, как он поежился. Что-то в его манере подсказало Хамзе: он привык к подобному обращению и его часто заставляют выполнять унизительные поручения. Едва они вышли на дорогу, Сунгура замедлил шаг, покосился на бедро Хамзы, давая понять, что заметил его хромоту — один калека понял другого — и предоставляет ему задавать темп.

Они медленно шли по пыльным запруженным улицам, вдоль которых тянулись лавки, ломившиеся от товаров: ткани, сковороды и кастрюли, молитвенные коврики, корзины, сандалии, духи и благовония; тут и там мелькали лотки с фруктами и кофе. Стало жарче, но зной пока не наступил, и прохожие еще толкались и пихались добродушно. Сквозь толпу пробирались повозки, возницы кричали: «Поберегись!» — дзинькали звонки велосипедов, велосипедисты лавировали в давке. Две матроны невозмутимо шествовали куда-то, и толпа обтекала их, точно валуны в стремнине.

Чуть погодя, к облегчению Хамзы, они свернули на широкую тенистую улочку, та привела их на пустырь, где располагались склады. Всего их было пять: три в одном здании, два в отдельных, стоящих бок о бок. Склад Нассора Биашары находился на углу пустыря, возле улицы, в отдельном доме. Некрашеная деревянная дверь оказалась полуотворена, но внутри было слишком темно, ничего не разглядеть. Сунгура подошел к порогу, крикнул. Хамзе показалось, прошло несколько минут, Сунгура позвал еще раз, и наконец из сумеречного склада вышел мужчина. Высокий, худой, лет пятидесяти, седеющий, опрятный и чисто выбритый. В клетчатой рубашке и брюках цвета хаки мужчина больше походил на клерка, чем на работника склада. Он перевел взгляд с одного посетителя на другого, нахмурился неприветливо и сказал Сунгуре:

— Чего орешь? Совсем рехнулся, идиот ты этакий?

В тоне его слышалось презрение и досада — того гляди, изрыгнет ругательство. Мужчина достал из кармана чистый носовой платок, вытер ладони.

Хамзе показалось, Сунгура вовсе не орал, но тот не стал возражать.

— Бвана Нассор велел привести его. Он сам придет. Я ухожу. — Он развернулся и направился прочь.