Посмертие

Дом Халифы был одноэтажный, ньюмба я чини, без второго уровня. С одной стороны к нему примыкал дом повыше, с другой пролегал переулок. Кибанда чету, сказал Халифа, наша лачуга, хотя никакая это была не лачуга. Спереди у дома было просторное крытое крыльцо с входной дверью в глубине. Навес над крыльцом держался на двух толстых лакированных мангровых столбах. Помещение, которое Халифа отвел Хамзе, находилось по другую сторону от крыльца, его дверь выходила прямо на улицу. Комнатка была маленькая, с парикмахерским креслом и зеркалом, как и говорил Халифа, и деревянной скамьей у стены, там клиенты дожидались своей очереди. Халифа открыл окно, забранное крепкими деревянными ставнями, и комнатку залил свет. Хамза представил, как здесь была парикмахерская, как на скамье сидели клиенты и разговаривали, дожидаясь, пока мастер освободится, или приятель парикмахера заглядывал в нему заполнить пустые дневные часы болтовней. Хамзе даже показалось, на бетонном полу вместе с комками пыли валяются волосы, но, скорее всего, ему это привиделось. Стоящий возле окна Халифа наблюдал за ним, положив руку на решетку окна, взгляд его был так же строг, как обычно, но уголки рта кривились в довольной улыбке.

— Годится для вашей милости?

Халифа вручил ему ключ от висячего замка и принес метлу. Хамза стряхнул паутину, подмел пол, перевернул зеркало к стене и передвинул мебель, чтобы было где спать. Потом сел в кресло и откинулся на подголовник, радуясь удаче. Высокие дома отбрасывали тень на улицу. Земля была утоптана пешеходами, пока Хамза отдыхал, мимо шагали люди, заглядывали к нему сквозь открытую дверь. Он затворил дверь и сидел долго, несколько часов, не двигаясь, наслаждаясь ощущением безопасности в темнеющей кле-тушке.

Он услышал, как муэдзин призывает к магрибу. Призывы звучали нестройно, Хамза насчитал четыре разных голоса. В городе всегда был избыток мечетей, он помнил это с давних лет. Не сходить ли, подумал он, вымыться и пообщаться. Слишком во многих местах, где ему довелось побывать, мечетей не было вовсе, и ему не хватало их — не молитв, а ощущения, что он один из многих, которое он всегда испытывал в мечети. Пока решимость не оставила его, он проворно поднялся и отправился на поиски мечети. Там ему не надо было ни с кем говорить, он сидел тихо, потупив взгляд, пока не настала пора присоединиться к другим молящимся. После намаза он молча пожал руку соседу слева и справа и направился прочь.

Он шел мимо магазинов, киосков, кафе на освещенных улицах, люди прогуливались, сидели небольшими группками, разговаривали или просто смотрели на прохожих. Вид у них был довольный и умиротворенный — то ли это другая, более зажиточная часть города, подумал Хамза, то ли шел он в иное время суток, когда люди пребывают в таком настроении, то ли они скучают, оттого и молчат. Вернувшись домой, он увидел, что Халифа на циновке сидит на крыльце, уже освещенном. Он махнул Хамзе — присоединяйся — и налил ему чашечку кофе из термоса.

— Ты ел? — спросил он.

Халифа сходил в дом, вынес тарелку с тушеными зелеными бананами и кувшин воды, Хамза принял все с благодарностью. Когда пришли друзья Халифы, Хамза поздоровался с ними, из вежливости задержался на несколько минут, но потом ушел к себе. Он долго лежал в темноте на голом полу, не в силах заснуть, возвращался мыслями в прежние времена, к этому городу, ко всем людям, которых потерял, к пережитым унижениям. Ему ничего не оставалось, кроме как смириться с этим. Самая большая ошибка, которую он некогда совершил в этом городе, была вызвана страхом унижения: из-за него Хамза потерял друга, тот был ему как брат, и женщину, которую учился любить. Война повыбила из него эти фанаберии, показала ему примеры вопиющей жестокости, научившие его смирению. Эти мысли наполняли его печалью, каковую он полагал неизбежным жребием человека.

* * *

В следующие дни Хамза почувствовал, что Халифа смягчился к нему, стал давать советы, Хамза слушался беспрекословно. Однажды днем Халифа настоял, чтобы Хамза попросил у купца задаток. По дороге домой они заглянули в мастерскую, Хамза зашел в кабинет купца и попросил денег в счет жалованья, Халифа ждал за дверью и явно их видел, но не слышал. Хазма понял, что купец недоволен, но не знал, чем именно — то ли присутствием Халифы, то ли его так раздражила просьба о деньгах.

— Ты здесь всего три дня и уже просишь плату. Получишь, когда сделаешь свою работу, не раньше, — уперся Нассор Биашара.

Хамза проработал не три дня, а пять, но не стал ни возражать, ни упрашивать купца; в конце концов тот выдал ему пять шиллингов и вернулся к гроссбуху.

— Но чтобы это было в первый и последний раз, — предупредил он, склонясь над счетами.

На обратном пути Халифа смеялся: