Посмертие

Но он толком не знал, как подступиться к этому разговору, дни шли, а он ничего не предпринимал, с невозмутимым видом выдерживая вопросительные взгляды Халифы. В следующие несколько дней о странном шепоте Ильяса не было упоминаний, и Хамза даже начал склоняться к мысли, что, возможно, это была случайность, с нею покончено и им ничего не грозит. В субботу, когда Хамза собирался в музыкальный клуб, Ильяс попросился с ним. Клуб принадлежал музыкантам, которых он услышал впервые несколько лет назад. К этому времени они собрали оркестр и по субботам бесплатно выступали перед немногочисленной аудиторией. Играли всего час, к пяти завершали и начинали репетицию за закрытыми дверьми. Обратно Хамза и Ильяс пошли по берегу, Хамза размяк от прекрасной музыки и сосредоточенного молчания Ильяса — молчания, внушавшего мысль, что и сын тоже получил удовольствие от музыки, — а потому, завидев свободную скамью на берегу, они сели полюбоваться морем; за спиной их горело закатное солнце. Хамза силился придумать, как подойти к разговору о голосах. Перебрал в голове несколько вариантов и наконец произнес:

— Тебе задали уроки на выходные?

— Да, надо будет повторить алгебру, в понедельник контрольная.

— Алгебру? Судя по названию, предмет непростой. Я ведь, как ты знаешь, в школу не ходил и алгебре не учился.

— Да, знаю. Не так уж это и сложно, у нас сейчас простая алгебра, — сказал Ильяс. — Но потом наверняка будет труднее.

— То есть стихи учить тебе не нужно? Учитель английского на этой неделе вам ничего не задал?

— Нет, он заставляет нас все время пересказывать одни и те же, — ответил Ильяс.

— Это их ты читаешь во время долгих прогулок? Эти стихи? — Ильяс повернулся и посмотрел на Хамзу, словно ждал, что отец объяснится. Хамза улыбнулся, давая понять, что ни в чем его не упрекает. — Я слышал, ты подолгу гуляешь и разговариваешь вслух. Ты читаешь эти стихотво-рения?

— Иногда, — произнес Ильяс. — Это неправильно?

— Нет, но некоторым людям это кажется странным. Они думают, ты разговариваешь сам с собой. Поэтому лучше пересказывать стихотворения и придумывать истории дома или в школе. Ты же не хочешь, чтобы невежды называли тебя сумасшедшим?

Ильяс сокрушенно покачал головой. В это мгновение пылающий солнечный диск скользнул за дома позади них, и Хамза переменил тему. Чуть погодя наступили сумерки, и Хамза с Ильясом отправились домой.

* * *

В октябре 1935 года итальянцы вторглись в Абиссинию[90], и вновь начались разговоры о войне. В мае 1936-го итальянцы захватили Аддис-Абебу, и в следующие два года встревоженные британцы начали вербовать новобранцев в свою колониальную армию, полк Королевских африканских стрелков, большую часть которого из соображений экономии во время кризиса расформировали. Британскую власть волновали не только намерения итальянцев касательно ее колоний, в частности бывшей Германской Восточной Африки, но и настроения оставшихся здесь немцев — антибританские и прогитлеровские, полагали британцы. Еще они опасались бунтов на северной границе — сомалийцы, оромо и галла так и не смирились с новой властью — из-за того, что итальянцы жестоко подавили сопротивление мирных жителей Абиссинии, в том числе и с помощью химического оружия. Газеты полнились статьями и слухами о войне.

После разговора с Хамзой у моря недомогание Ильяса — разговоры с самим собою, так тревожившие его мать и Халифу, — на несколько месяцев прекратилось. Старшие вздохнули с облегчением: оказывается, то была недолгая ребяческая причуда. Но с разговорами о войне и вербовке она вернулась. Однажды поздно вечером Афия обнаружила сына на полу у кровати, он сидел, зажав руками уши.

— Что случилось? Голова болит? — Она опустилась на колени рядом с ним и заметила, что по лицу его текут слезы. Ильясу было тринадцать, он давно не плакал.

— Эта женщина. Я не могу заставить ее замолчать.

— Что она говорит? — спросила Афия, но Ильяс покачал головой и больше ничего не сказал. Он негромко всхлипывал — казалось, никогда не утешится, — в конце концов Афия подняла его на ноги и уложила в кровать. К ее облегчению, он быстро заснул — или притворился, что спит. Наутро она спросила, что с ним, он коротко ответил, все в порядке. Женщина все еще здесь, уточнила Афия, он покачал головой и ушел в школу.

Передышка была недолгой. Через несколько дней случился очередной приступ: среди ночи родителей разбудили вопли Ильяса. Он выкрикивал свое имя — Ильяс, Ильяс, — но голос был женский. Хамза лег рядом с ним в кровать, обнял, Ильяс метался. Долго не мог успокоиться — казалось, прошло несколько часов, — а когда наконец затих, Хамза спросил:

— Чего она хочет?

— Где Ильяс? — произнес мальчик. — Она говорит, где Ильяс? Снова и снова.

— Ты Ильяс, — ответил Хамза.

— Нет.