Посмертие

Афия никогда не забывала о пропавшем брате, и Хамза порой гадал, не ошиблись ли они, назвав сына в его честь, не возвращает ли это отсутствующего, освежая боль утраты. Афия вспоминала о нем чаще с печалью, хотя порой вспоминала и счастливые минуты, проведенные с братом. После разговоров о нем Афия часто умолкала — Хамза уже знал это молчание — и надолго погружалась в задумчи-вость.

— Жаль, мы не знаем, что с ним сталось, — сказала она. — Хотела бы я знать, как это выяснить наверняка, но я не знаю. Из нас двоих ты везде бывал и работал, сражался в далеких краях. Когда я слышу твои рассказы о людях и местах, которые ты повидал, мне порой становится обидно, что я всю жизнь безвыездно провела здесь.

— Не расстраивайся. Там вовсе не так, как ты полагаешь. — Хамза обнимал ее, и она тихо плакала в темноте.

Он снова спросил Маалима Абдаллу, есть ли новости от его друзей в британской администрации, но тот ответил, что нет. Никого не интересует пропавший аскари. Столько неопознанных погибших, где тут сыскать одного-единственного человека. Точные цифры неизвестны до сих пор, счет идет на сотни тысяч, в том числе носильщики из обеих армий, мирные жители юга страны, скончавшиеся от голода или эпидемии инфлюэнцы. Многие аскари тоже умерли от болезней. Сестра давно потеряла с ним связь, сказал Маалим. Боюсь, это означает лишь одно.

Афия узнала от Халифы о кампании по обучению молодых матерей на акушерок. Новый родильный дом пользовался большим спросом, но беременные ходили туда только на дородовые обследования, а рожать там не желали. Власти решили подготовить больше акушерок, чтобы те целиком и полностью обслуживали пациенток, в том числе и посещали их на дому. Кандидатки должны быть грамотные — уметь написать основные рекомендации, прочесть простые инструкции — и бегло говорить на суахили. Считалось, что, если акушерке доводилось рожать, ей будет проще общаться с беременными: она вникнет в их положение, а не просто ознакомит с указаниями и запретами. Когда Афия сообщила об этом Хамзе, он горячо ее поддержал. Ты отвечаешь всем требованиям, сказал он. Акушерки очень нужны, и ты освоишь новое ремесло.

* * *

Ильясу было одиннадцать, когда поползли слухи. Он был единственным ребенком, привык играть один. Быть может, по натуре он был склонен к молчанию — умиротворенному, казалось Хамзе. В его играх невинные предметы играли главные роли в выдуманных историях: спичечный коробок становился домом, камешек — британским военным кораблем, который он видел в порту, выброшенная катушка для ниток — паровозом, с рычанием прибывавшим в центр городка. Перемещая эти предметы, он задушевным голосом рассказывал их истории, но так тихо, что его слышали разве что он сам и его игрушки.

Однажды вечером в сгущающихся сумерках Хамза вернулся домой с прогулки у моря. Он регулярно под вечер прохаживался вдоль моря, а потом шел в мечеть на магриб. В этот раз он явился чуть раньше, потому что решил сперва заглянуть домой. Он направлялся во двор совершить омовение, прежде чем пойти в мечеть, как вдруг увидел Ильяса, тот сидел на табурете у боковой стены, спиной к двери и, похоже, не заметил отца. Ильяс что-то шептал чужим голосом, запрокинув лицо, не рассказывал историю от имени дома или кролика, а будто разговаривал с кем-то высоким, стоящим рядом. Должно быть, Хамза издал какой-то звук или само его присутствие нарушило атмосферу, потому что Ильяс стремительно обернулся и замолчал.

Наверное, думал потом Хамза, он заучивал стихотворение или отрывок текста для уроков английского. Их учитель любил такие задания, заставлял учеников переписывать стихи в тетради, запоминать наизусть и пересказывать в классе, а сам поправлял их произношение и ставил оценки. Так расчетливо и приятно он расходовал свое время. Он хотел, чтобы ученики относились к стихам как к сокровищу, которое они будут хранить всю жизнь, — по крайней мере, так он говорил, стоило им возмутиться. Кое-какие из выбранных им стихов удивляли Хамзу. Он не разбирался в них, да и вообще в английской поэзии, но ему казалось, что для сверстников его сына такой материал чересчур труден и даже невразумителен. Английский Хамза знал поверхностно, но все же читал лучше Ильяса. Что мальчишка одиннадцати лет поймет в «Псалме жизни»[88] или «Одинокой жнице»[89]? С другой стороны, пастор тоже считал, что Шиллер и Гейне слишком сложны для Хамзы, а тот все-таки вынес из их сочинений что-то свое. Поэтому, застав в первый раз Ильяса за подобным занятием и тщательно все обдумав, Хамза решил, что мальчик заучивает стихотворение для урока.