Посмертные записки Пикквикского клуба

— Надеюсь, — сказал мистер Магнус. — А я уж отправил и карточку, мистер Пикквик.

— Право?

— Да, любезный друг. Слуга воротился с ответом, что она согласна принять меня в одиннадцать часов. Остается всего пятнадцать минут, мистер Пикквик.

— Уж недолго.

— Очень недолго, и, сказать правду, сэр, мое сердце начинает биться слишком сильно: что вы на это скажете, мистер Пикквик?

— Ничего особенного: это в порядке вещей.

— Надобно быть любезным, мистер Пикквик, это главное.

— И откровенным — это, может быть, еще главнее.

— Мне кажется, сэр, — сказал мистер Магнус, — что я вообще слишком откровенен по своей природе; это моя слабость, порок в некотором отношении.

— Напротив, это прекраснейшая черта в вашем характере, — возразил мистер Пикквик.

— Однако ж, знаете ли что: трусить никак не должно в таких делах. Зачем и для чего? Тут нечего стыдиться: это, в некотором отношении, дело самой природы, ее неизменный закон. Супруг на одной стороне, жена на другой — вот и все. Так, по крайней мере, я смотрю на эти вещи.

— И вы смотрите с истинной, философской точки зрения, — отвечал мистер Пикквик. — Наш завтрак готов, мистер Магнус, — пора.

Они сели за стол и принялись пить чай, закусывая пирожками, телятиной и маслом. Мистер Магнус, несмотря на свою хвастливость, страдал в значительной степени припадками трусости, и главнейшими признаками этого чувства были: потеря аппетита, склонность опрокидывать чашки и непреодолимое влечение смотреть каждую минуту на часы.

— Хи-хи-хи! — заливался мистер Магнус, стараясь притвориться развязным весельчаком. — Остается только две минуты, мистер Пикквик. Что я, бледен?

— Не очень, — отвечал мистер Пикквик.

Кратковременная пауза.

— Прошу извинить, мистер Пикквик, но я хотел бы знать: вы в свое время ничего не делали в этом роде?

— То есть вы говорите относительно предложения?

— Да.

— Ничего, никогда, — сказал мистер Пикквик с величайшей энергией. — Никогда!

— Стало быть, вы не можете иметь и понятия о том, с чего обыкновенно мужчина должен начинать такие дела, — сказал мистер Магнус.

— Ну, этого нельзя сказать, — возразил мистер Пикквик. — У меня в свое время были на этот счет свои особые правила, которых, однако ж, я ни разу не применял к делу. Вам, разумеется, нет никакой надобности следовать этой теории.

— О, нет, совсем напротив, вы меня очень обяжете, если сообщите какой-нибудь совет, — сказал мистер Магнус, взглянув еще раз на свои часы; стрелка показывала пять минут двенадцатого.

Мистер Пикквик приосанился, вздохнул и, приняв торжественный тон, отвечал таким образом:

— На вашем месте, сэр, я бы начал прежде всего описывать в отборных выражениях красоту и душевные свойства обожаемой леди, и потом, делая постепенно переход к самому себе, изобразил бы резкими чертами свою собственную ничтожность в моральном и физическом смысле.

— Очень хорошо, мистер Пикквик.

— То есть вы понимаете, сэр, что эта ничтожность должна, собственно, вытекать из сравнения с ее собственной натурой, — продолжал мистер Пикквик. — Приступая потом к изображению своих собственных достоинств, я бы сначала бросил беглый взгляд на свою прошедшую жизнь и представил в поразительной перспективе то значение, которое занимаю в общественном мире среди уважающих меня сограждан. Отсюда само собою могло бы выйти заключение, что для всякой другой особы с разборчивым вкусом я был бы, в некотором смысле, вожделенным субъектом. Затем, в пылких и страстных выражениях, я изъяснил бы сущность своей любви и всю глубину своей безграничной преданности обожаемой леди. В заключение я отважился бы, вероятно, схватить ее руку.

— Этот пункт очень важен, — проговорил, покашливая мистер Магнус.

Мистер Пикквик, по-видимому, кончил свою речь; но вдруг представились его воображению весьма интересные подробности, от которых трудно было отступиться. Он продолжал:

— Затем, вы понимаете, сэр, я бы предложил простой и естественный вопрос: «Хотите ли вы, о друг души моей, иметь меня своим мужем?» Не решаясь отвечать прямо на такой вопрос, красавица, по моему расчету, должна отворотить свою голову и потупить глаза.

— И вы это принимаете за несомненное доказательство, мистер Пикквик.

— Разумеется.

— Но если вдруг случится, что она отворотит голову при самом начале объяснения?

— Нет, этого быть не может, — возразил мистер Пикквик решительным тоном. — Потом, сэр, я бы слегка пожал ее пальчики, а потом… потом — вынул бы из кармана белый платок, чтобы отереть ее глаза, потому что, видите ли, женщины обыкновенно плачут при таких случаях. Здесь представляется весьма удобный случай обнять ее, прижать к своему трепещущему сердцу и поцеловать. Да, мистер Магнус, я бы непременно поцеловал свою леди, и если при этом случае не будет от нее решительного сопротивления, значит — дело кончено.

Мистер Магнус вскочил со своего места, взглянув еще раз на часы и умное лицо мистера Пикквика, пожал ему руку с особенной горячностью и юркнул из комнаты.