Посмертные записки Пикквикского клуба

При этом повествовании, вся горячая кровь в теле мистера Нупкинса прихлынула к самым верхушкам его ушей. Он в первый раз имел удовольствие познакомиться с капитаном на конских скачках, откуда и пригласил его в свой дом. Фиц-Маршал знаком был почти со всей аристократией британской столицы, объехал чуть ли не весь свет, знал все, видел все, был сам аристократом с головы до ног: какая драгоценная находка для семейства провинциального мэра! Мистрис Нупкинс и мисс Нупкинс были в восторге от капитана Фиц-Маршала. Они показывали его всюду — на семейных вечерах, на городских балах, на общественных гуляньях — гордились мнениями Фиц-Маршала, прославляли его аристократические манеры, жужжали без умолку о тесной дружбе с капитаном Фиц-Маршалом, и весь город завидовал счастливцам, завербовавшим в свой круг лондонского льва. Искренние приятели и приятельницы их, миссис Поркенгем и девицы Поркенгем, и мистер Сидни Поркенгем готовы были с ума сойти от ревности и отчаяния.

И после всего этого вдруг услышать, что мистер Фиц-Маршал есть ни больше ни меньше как актер, кочующий актер, проныра, пройдоха и чуть ли не мошенник, готовый отважиться на всякую низость! Силы небесные! Что скажут Поркенгемы! Как станет торжествовать мистер Сидни Поркенгем, когда услышит, что ему вдруг ни с того ни с сего предпочли такого грязного соперника! Какими глазами сам он, почтенный мэр города Ипсвича, будет смотреть на старика Поркенгема, когда встретится с ним на скачках или на выборах в Палату? А если — от чего боже сохрани! — весть эта залетит в чужие края — что… что тогда?!

— Однако ж, все это покамест голословное показание, — сказал мистер Нупкинс после продолжительной паузы. — Мистер Фиц-Маршал человек политический, смею сказать, и у него множество врагов: чем вы можете подтвердить и доказать истину таких ужасных обвинений?

— Поставьте меня с ним на очную ставку, и больше я ничего не требую, — сказал мистер Пикквик, — сведите с ним меня и моих друзей: вы увидите, что больше не нужно будет никаких доказательств.

— Это, кажется, легко устроить, — сказал мистер Нупкинс, — он придет сюда вечером, и тогда все это можно будет обделать без огласки… вы понимаете, что я принимаю в уважение ветреность и, конечно, раскаяние молодого человека. Впрочем, не мешает наперед посоветоваться с моей женой: ум хорош, два лучше. Во всяком случае, мистер Пикквик, мы должны сперва покончить ваше дело, чтобы, понимаете, не было никаких задержек. Не угодно ли вам пожаловать в эту комнату?

И они опять вошли в судейскую.

— Груммер, — сказал судья страшнейшим голосом.

— Чего изволите, сэр? — отвечал Груммер, улыбаясь весьма некстати.

— Чему ж вы смеетесь, сэр? — строго сказал судья. — Смотрите! Вы забываете свои обязанности, сэр, и ведете себя, как бессмысленный мальчишка. Точно ли справедливы все те показания, которые вы дали, сэр? Берегитесь, Груммер!

— Сэр, — пробормотал несчастный Груммер, — я… я…

— Что? Вы путаетесь, сэр? Мистер Джинкс, — замечаете вы, как он путается?

— Замечаю, сэр.

— Повторите свое показание, Груммер; только предваряю вас, держите ухо востро. Мистер Джинкс, потрудитесь записывать его слова.

Несчастный Груммер, окончательно сбитый с толку инквизиторским взглядом судьи и насмешливой улыбкой Джинкса, запутался минуты в две или три в таком лабиринте противоречий, что мистер Нупкинс объявил ему наотрез и раз и навсегда, что он не верит ему ни в одном слове. Таким образом штраф был отменен, и поручительство за пикквикистов оказалось совершенно неуместным. Мистер Груммер, как и следует, получил строжайший выговор, и пикквикисты, все до одного, признаны невинными в самом высшем юридическом смысле. Разительный пример непостоянства человеческого счастья.

Миссис Нупкинс была величественная дама в голубом газовом тюрбане и светло-сером парике. Мисс Нупкинс получила в наследство от своей маменьки всю ее гордость, за исключением тюрбана, и все ее капризы, кроме парика. Когда между матушкой и дочкой возникали жаркие споры относительно разных неудобств домашней жизни, вся тяжесть их размолвки обыкновенно падала на плечи господина мэра. На этом основании, когда мистер Нупкинс отыскал свою супругу и сообщил ей интересные подробности, представленные президентом Пикквикского клуба, миссис Нупкинс вдруг припомнила, что она всегда ожидала какого-нибудь пассажа в этом роде, что она никогда не сомневалась в злонамеренности Фиц-Маршала, что ее никто не хотел слушать, что она не понимает, чем ее считает мистер Нупкинс, и так далее, до бесконечности, все в одном и том же роде.

— Подумать только, что из меня сделали такую дуру! — возопила прелестная мисс Нупкинс, выжимая по слезинке из каждого глаза.

— Ты можешь благодарить за это своего папеньку, моя милая, — сказала миссис Нупкинс. — Сколько раз я просила, уговаривала, умоляла этого человека расспросить о фамильных связях капитана Фиц-Маршала! Сколько раз я заставляла его принять какие-нибудь решительные меры! О, боже мой, да ведь этому никто и не поверит — никто!

— Однако ж, послушай, моя милая, — начал мистер Нупкинс.