Посмертные записки Пикквикского клуба

— О, как бы я желал возвратить назад истекшие годы своей молодости, чтобы сделаться супругом ее пленительно-очаровательной сестрицы! (Громкие рукоплескания). Но что прошло, того не возвратит никакая человеческая сила. Благодарю судьбу и за то, что мне, по своим летам, позволительно называть ее своей дочерью, и, конечно, теперь никто не станет обвинять меня в пристрастии, если скажу, что я люблю и уважаю обеих девиц, равно как и удивляюсь их талантам (Рукоплескания, рыдания и вздохи). Отец невесты, добрый друг наш, есть человек благородный в теснейшем смысле слова, и я горжусь тем, что имею счастье быть с ним знакомым (оглушительный залп одобрений). Он великодушен, мягкосерд, правдив и честен, как древний спартанец, гостеприимен, как… как…

Но шумный восторг бедных родственников и рыдания двух пожилых особ не позволили оратору докончить свое счастливое сравнение.

— Благослови его Всевышний, и пусть его совершеннейшая дочь наслаждается всеми душевными и телесными благами, каких он сам желает для нее, и да цветет его собственное счастье на многая лета! (Оглушительный и дружный залп рукоплесканий). Итак, милые мои друзья, этот кубок за здравие и благоденствие добродетельного семейства!

Так великий человек окончил свою речь среди бури и грома одобрительных возгласов. Последовали тост за тостом. Старик Уардль пил за здоровье мистера Пикквика; мистер Пикквик пил за здоровье старика Уардля, и затем оба они выпили еще по бокалу за долгоденствие достопочтенной праматери семейства. Мистер Снодграс в поэтических выражениях предложил тост в честь мистера Уардля, на что мистер Уардль учтиво отвечал тостом в честь поэта Снодграса. Один из бедных родственников, быстро поднявшись с места, провозгласил здоровье мистера Топмана, и примеру его немедленно последовали два другие родственника, предложившие тост в честь и славу мистера Винкеля. Все веселилось, пило и кричало напропалую до тех пор, пока бедные родственники, нагруженные чересчур избытками заздравного нектара, внезапно не очутились под столом, откуда, не без некоторых усилий, вытащил их мистер Уэллер. Это было сигналом к окончанию веселого утреннего пира.

Чтобы освободиться от влияния винных паров, все гости мужеского пола, по предложению мистера Уардля, предприняли веселую прогулку миль на двадцать от Дингли-Делля. Это произвело ожидаемый эффект, и к обеду все желудки приготовились снова для воспринятия заздравных тостов. Но бедные родственники не могли уже никакими судьбами участвовать ни в прогулке, ни в обеде: их уложили на целые сутки в мягкие постели, и они покоились беспробудным сном. Слуги и служанки продолжали веселиться под непосредственной командой мистера Уэллера; жирный парень ел, пил и спал, сколько его душе было угодно.

За обедом опять веселились все и каждый; но уже никто не проливал радостных слез. Было шумно, игриво и даже поэтически буйно. Затем наступил десерт, а за десертом чай и кофе. Скоро наступил бал — свадебный бал.

Парадной залой на Менор-Фарме была длинная, обитая черными панелями комната с двумя огромными мраморными каминами, украшенными затейливой резьбою в старинном вкусе. На верхнем конце залы, в тенистой беседке, прикрытой со всех сторон остролистником и елкой, заседали два скрипача и один арфист, ангажированные из Моггльтона к этому торжественному дню. На окнах, маленьких столах перед зеркалами и каминных полках стояли серебряные массивные канделябры, каждый о четырех ручках. Свечи горели ярко на потолочной люстре и стенных кенкетах, огонь приветливо пылал в каминах, и веселые голоса, сопровождаемые беззаботным смехом, раздавались из конца в конец. Все было великолепно.

Но особенно содействовал украшению этой торжественной сцены — опять и опять мистер Пикквик, явившийся в собрание без своих штиблет — впервые на памяти его почтенных друзей.

— Ты уж не хочешь ли танцевать, любезный друг, спросил Уардль.

— A что? Разумеется, хочу! — отвечал мистер Пикквик. — Я, как видишь, и нарядился для танцев.

И ученый муж обратил внимание приятеля на свои блестящие шелковые чулки и узенькие башмачки щегольского фасона.

— Как! Вы в шелковых чулках? — возгласил мистер Топман шутливо-любезным тоном.

— Почему же нет, сэр, почему же нет? — возразил мистер Пикквик, круто поворачиваясь к своему сочлену.

— Ну, конечно, я не вижу причины, почему вам не носить шелковых чулок, — отвечал мистер Топман.

— И не увидите, сэр, надеюсь, что не увидите, — сказал мистер Пикквик полусуровым тоном.

Мистер Топман хотел засмеяться; но рассудил, что дело может принять серьезный оборот; поэтому он принял степенный вид и проговорил:

— Хорошие узоры!

— Надеюсь, что не дурны, — отвечал мистер Пикквик, устремив на него проницательный взгляд. — Смею думать, сэр, вы ничего не находите экстраординарного в этих чулках, рассматриваемых с джентльменской точки зрения?

— О, разумеется, ничего, как честный человек, будьте в этом уверены! — отвечал мистер Топман.

С этими словами он поспешил отойти прочь, и физиономия мистера Пикквика мгновенно озарилась лучом радостной улыбки.