Посмертные записки Пиквикского клуба

Судьи встали за воротцами; счетчики приготовились отмечать перебежки; наступило торжественное молчание. Мистер Лаффи отошел за воротца неподвижного Поддера и несколько секунд держал мяч у правого глаза. Дамкинс уверенно ожидал полета мяча, следя за движениями Лаффи.

— Плей! — вдруг крикнул боулер. Мяч быстро понесся прямо к перекладине ворот. Дамкинс принял мяч на конец своей биты и далеко отбросил его поверх склоненных голов скаутов.

Между тем и Поддер не хотел упустить случая покрыть лаврами славы себя и Магльтон. Он задерживал сомнительные мячи, принимал хорошие и заставлял их летать по всем направлениям. Скауты сбивались с ног; первых боулеров сменили новые и боулировали до того, что у них отекли руки; но Дамкинс и Поддер стояли насмерть.

Когда Дамкинс был наконец пойман, а Поддер сбит, Магльтон уже набрал пятьдесят четыре очка. Преимущество было слишком велико, чтобы оставалась надежда его перекрыть. Несмотря на все искусство и опыт Лаффи и Страгльса, Дингли-Делл вскоре должен был признать себя побежденным.

Незнакомец тем временем ел, пил и болтал, не переставая. При каждом удачном ударе он выражал свое удовольствие и одобрение игрокам самым снисходительным и покровительственным тоном; при неудаче он восклицал:

— О, о! — дурак — ротозей — мазила — пентюх!

Подобные замечания заставляли окружающих думать, что он самый непререкаемый судья, посвященный во все тайны благородной игры в крикет.

— Превосходная партия — хорошо сыграно — некоторые удары замечательны, — говорил незнакомец, когда по окончании игры обе стороны сошлись в палатке.

— Вы играете, сэр? — спросил мистер Уордль.

— Играл — тысячи раз — не здесь — в Вест-Индии — увлекательно — весьма.

— Должно быть, жарко играть в эту игру в таком климате, — заметил мистер Пиквик.

— Жарко! — как в пекле — накалено — обжигает. Однажды играл — друг полковник — сэр Томас Блезо — начинаю — семь часов утра — шесть туземцев — жара невыносимая — валятся с ног — унесли — полдюжины новых — этим тоже дурно — Блезо играет — поддерживают два туземца — не может отдать мяча — и ему дурно — уносят — Квенко Самба — остается последний — солнце так и жжет — бита в пузырях, мяч раскален докрасна — семьдесят перебежек — Квенко напрягает последние силы — кончаем — ванна, и обедать.

— А что же сталось с тем, как его по имени? — спросил пожилой джентльмен.

— Блезо?

— Нет, другой джентльмен.

— Квенко Самба? — бедный Квенко — не вынес — не мог оправиться — умер, сэр.

Произнося эти слова, незнакомец погрузил нос в кружку, но для того ли, чтобы насладиться ее содержимым, или для того, чтобы скрыть свою грусть, мы не можем сказать с достоверностью. Мы знаем только, что, сделав глоток, он вздохнул и устремил взор на двух членов динглиделлского клуба, которые, подойдя к мистеру Пиквику, говорили ему:

— Мы собираемся устроить в «Синем Льве» обед, сэр, и надеемся, что вы с вашими друзьями не откажетесь принять в нем участие.

— Разумеется, — сказал мистер Уордль, — в число своих друзей мы включаем и мистера... — Он остановился, вопросительно взглянув на незнакомца.

— Джингль, — представился изворотливый джентльмен, — Альфред Джингль, эсквайр, из Нет-Холла в Нетэме.

— Принимаю ваше предложение с величайшим удовольствием, — сказал мистер Пиквик.

— И я также! — вскричал мистер Альфред Джингль, подхватывая под одну руку мистера Уордля, а под другую мистера Пиквика. — Удивительный обед — все холодное, но превосходно — заглянул сегодня утром — птица, пироги, и все в этом роде — славные ребята — хороший тон, во всем — весьма.

Компания разделилась на небольшие группы и направилась в город; через четверть часа все сидели за столом в большом зале «Синего Льва». Председательствовал мистер Дамкинс, заместителем его был мистер Лаффи.

Зал наполнился говором и грохотом тарелок, ножей и вилок; лакеи метались, яства быстро исчезали, неугомонный мистер Джингль во всем старался за десятерых. Когда общество, насколько возможно, насытилось, посуду убрали, и на столе появились бутылки, стаканы и десерт.

Среди общего гула разговоров и хохота один маленький человек, напыщенного вида, оставался спокойным, и только изредка, когда общий говор несколько стихал, он оглядывался по сторонам, как бы собираясь сказать нечто весьма замечательное, и с величайшим достоинством сухо откашливался. Наконец, уловив момент затишья, маленький человек произнес громко и торжественно:

— Мистер Лаффи!

Воцарилась глубокая тишина, когда лицо, к которому относилось обращение, ответило:

— Сэр?

— Я хочу обратиться к вам с несколькими словами, сэр, если вы будете любезны предложить джентльменам наполнить стаканы.

— Слушайте! Слушайте! — крикнул мистер Джингль покровительственным тоном.

Стаканы были наполнены, заместитель председателя принял серьезный вид и произнес:

— Мистер Стэпл?

— Сэр, — начал маленький человечек, вставая, — я хочу обратиться к вам, а не к нашему уважаемому председателю, потому что наш уважаемый председатель в некоторой мере — можно сказать, в значительной степени — предмет моей речи, или, можно сказать...

— Декларации, — подсказал мистер Джингль.