Посмертные записки Пиквикского клуба

— Да, декларации, — повторил маленький оратор. — Благодарю моего почтеннейшего друга, если он позволит так назвать себя. (Четыре «Слушайте!» и одно «Разумеется» — со стороны мистера Джингля.) Я охотно признаю за Магльтоном все его достоинства; они слишком известны, чтобы я стал перечислять их. Но, сэр, помня, что Магльтон — родина Дамкинса и Поддера, не будем забывать, что Дингли-Делл может гордиться Лаффи и Страгльсом. (Шумные аплодисменты.) Пусть не подумает кто-либо, что я хочу преуменьшить заслуги джентльменов, которых я назвал сначала. Вам всем известен ответ, данный Александру Македонскому оригиналом, который — попросту говоря — ютился в бочке: «Если бы я не был Диогеном, то хотел бы быть Александром». Мне кажется, эти джентльмены могут сказать: «Если бы я не был Дамкинсом, то хотел бы быть Лаффи», — «Если бы я не был Поддером, то хотел бы быть Страгльсом!» (Восторженные одобрения.) Но, спрашиваю вас, джентльмены Магльтона, разве ваши соотечественники отличились только в игре в крикет? Разве вы никогда не слыхали о решительности Дамкинса? Разве вы не привыкли связывать Поддера с защитою прав собственности? (Шумные аплодисменты.) Итак, джентльмены, предлагаю вам приветствовать соединенные имена «Дамкинс и Поддер» рукоплесканиями!

Маленький человек умолк, раздались стук по столу и приветственные восклицания, которые уже не прекращались в течение целого вечера. Тосты следовали за тостами. Мистер Лаффи и мистер Страгльс, мистер Пиквик и мистер Джингль, все по очереди, были предметами прославления, и каждый установленным порядком благодарил за честь, которой удостоился.

Добавим только, что за несколько минут до полуночи слышно было, как собрание знаменитостей Дингли-Делла и Магльтона распевало с большим чувством и воодушевлением прекрасную и трогательную национальную песню:

Расстанемся лишь под утро,
Расстанемся лишь под утро,
Расстанемся лишь под утро,
Когда забрезжит рассвет!

Глава седьмая, иллюстрирующая положение, что путь истинной любви — не гладкий рельсовый путь

Тихое уединение Дингли-Делла, присутствие стольких особ прекрасного пола и участие, которое они выражали раненому, благоприятствовали тому, что нежные чувства, заложенные в груди мистера Тапмена природой и теперь сосредоточившиеся на одном милом объекте, росли и развивались. Молодые девушки были милы, приветливы, но они не могли обладать ни тем выражением достоинства, ни той величавостью, которые в глазах мистера Тапмена отличали девствующую тетушку от других женщин. Было очевидно, что души их соединяло какое-то таинственное сродство. Ее имя было первым словом, сорвавшимся с уст мистера Тапмена, когда он лежал раненый на траве; а ее истерический смех был первым звуком, поразившим его слух, когда его привели домой. Но было ли это волнение вызвано той милой чуткостью женского сердца, в котором нашелся бы отклик для всякого, или же оно коренилось в чувстве более глубоком и пылком, которое лишь один-единственный человек среди смертных мог пробудить в ее сердце? Таковы были сомнения, терзавшие мистера Тапмена, когда он лежал на диване; он решил покончить с ними раз и навсегда.

Был вечер. Изабелла и Эмили гуляли с мистером Трандлем, глухая леди уснула в кресле, а из окон кухни доносился монотонный храп толстого Джо. Таким образом, парочка была предоставлена самой себе и сидела в гостиной.

— Я позабыла о моих цветах! — сказала девствующая тетушка.

— Полейте их теперь, — с большой убедительностью посоветовал мистер Тапмен.

— Но вы можете простудиться на вечернем воздухе, — прошептала она нежно.

— Нет, нет! — воскликнул мистер Тапмен. — Для меня это будет полезно. Позвольте мне сопровождать вас.

Леди поправила перевязь, на которой покоилась левая рука кавалера, и повела его в сад.

В отдаленном углу сада находилась беседка, заросшая жимолостью, жасмином и вьющимися растениями, — один из тех прелестных приютов, которые воздвигаются гуманными людьми для удобства пауков.

Девствующая тетушка взяла большую красную лейку, лежавшую в углу, и собиралась выйти из беседки. Мистер Тапмен удержал ее и усадил рядом с собою.

— Мисс Уордль! — вздохнул он.

Тетушка дрожала так сильно, что случайно попавшие в лейку камешки дребезжали, как в детской погремушке.

— Мисс Уордль, — сказал мистер Тапмен, — вы — ангел!

— Мистер Тапмен! — воскликнула Рейчел, уподобляясь по цвету собственной лейке.

— Да, да! — повторил красноречивый пиквикист. — Я испытал и знаю это слишком хорошо. — Мистер Тапмен жал руку, которая сжимала ручку счастливой лейки.

— Мужчины такие обманщики! — прошептала она.