Посмотри, наш сад погибает

Велга остановилась у лестницы, оглядела толпу. Дерзкой смелости поубавилось во взгляде. Но стояла она прямо, голову держала гордо, даже, пожалуй, заносчиво. Единственная дочка ненастоящего князя, что тут ещё скажешь? Она родилась на шёлковых простынях, её холили и лелеяли нянюшки, ей на землю не позволялось ступить, если та была недостаточно выметена для чистых княжеских сапожек. Жизнь Велги Буривой стоила дороже, чем всех людей в корчме, вместе взятых.

Полторы тысячи златых стоила её жизнь, и Белый очень хотел их заполучить. И ещё полторы за жизнь её брата.

А ведь Белый был не глупее и не дурнее этой коротышки-княжны, так почему не он вырос в высоком тереме? Почему нянькой ему была запуганная кметка, а матушкой – полубезумная беззубая старуха? Велга не работала ни дня, чтобы носить драгоценные каменья и шелка. Белый заслужил эти проклятые три тысячи.

– Пошли, Вильха, – позвал он негромко.

Она даже не обернулась.

– Вильха, – сказал он громче, почти что ей в ухо.

Княжна вздрогнула и тут же приосанилась, стараясь держать себя в руках. Кажется, она ни на миг, даже во время пожара, даже когда на неё залез скренорец, не забывала, что она всё-таки княжна, пусть и ненастоящая. Тяжело, верно, жилось княжеским девицам. Впрочем, всё равно слаще, чем Во́ронам госпожи.

– Пошли, тебе надо привести себя в порядок.

Рыжая, поджав хвост, побежала за ними по лестнице.

Белый провёл Велгу в ложницу, за постой в которой платил с тех пор, как приехал. В «Кабанчике» было хорошо ещё потому, что оттуда легко можно сбежать из города: или по реке, или по Совинскому тракту.

Осматриваясь по сторонам, княжна не скрывала презрения.

– Ты так живёшь? – спросила она с недоверием.

– Как?

Воспитание боролось в ней с брезгливостью. Она оглянулась через плечо, пока Белый зажигал лучину. Взвившийся огонёк затрепетал, и по стенам заплясали тени, они обвили девушку со всех сторон, придали жара кудрям, очертили пухлые губы, и в полумраке бёдра её стали ещё округлее, а талия тоньше. Жаль было растрачивать такую красу и отдавать холодной земле… вот бы сначала…

Она остановилась рядом с кроватью, задержала взгляд на серых льняных простынях, истончившихся от бесконечных стирок. Впрочем, стирали тут не то чтобы охотно. Белому пришлось долго ругаться с хозяйкой, чтобы ему заправили свежую постель.

Княжна, верно, привыкла к шёлковым простыням и меховым покрывалам. Как бы ей понравилось здесь?..

– Попрошу Милу тебе помочь, – он старательно отвёл взгляд, приседая у постели.

Под кроватью лежала сума с пожитками. Белый убрал в неё несколько ножей, оставил только свой любимый, с чешуйчатой рукоятью, переобулся, дублет тоже снял, остался в одной рубахе.

– Попрошу принести тебе наряд попроще. Этот, – он всё же не выдержал и окинул её внимательным взглядом с головы до пят, – выделяется.

Княжна подняла руки, осматривая рукава с вышитыми ветвями.

– Весьма скромно.

– Не для «Кабанчика». Собаку оставь тут.

И, закинув суму обратно под кровать, он поспешно вышел из ложницы. Мила нашлась легко, она крутилась в главном зале.

– Помоги девке, с которой я пришёл, – Белый поймал подавальщицу за локоток левой руки, а в ладонь правой вложил монету. – Нужно её умыть и переодеть.

– Хм, – только и сказала Мила, покрутила монету в пальцах и больше вопросов задавать не стала.

Внизу было всё по-прежнему. Вадзим играл, но уже не на гуслях, а на волынке. Оставалось только диву даваться, как пропитой дурак вроде него так ловко и легко перебирал пальцами, но мелодия из волынки лилась задорная, весёлая. А фарадалка рядом стучала трещоткой, и народ весело хлопал, подбадривая их обоих.

Белый нашёл в толпе сестру, присел рядом.

– Я заказала тебе пива и репы.

– Твою ж, Галка, – его перекосило от отвращения. – Ну какая репа?

– Чего не так?

– Ещё бы рыбу мне заказала.

– Я себе заказала…

– Тошнит уже даже от одного запаха. Эй, хозяин, – он ухватил Жировита за локоть. – Принеси… я не знаю… Что едят девушки?

Галка вскинула брови и скривила такую морду, точно подхватила столбняк.

– Я ем рыбу… – произнесла она ехидно.

– И?

– Я девушка.

– Ой, не надо вот, – пренебрежительно махнул рукой Белый и снова обратился к хозяину: – У моей сестрицы необычный вкус. Её слушать точно не стоит. Что нравится таким, ну…

– Девицам? – подсказал Жировит, кривя рот в усмешке. Борода у него топорщилась в разные стороны, отчего он походил на говорящего ежа. – Таким… ладным, красивым, ласковым, почтительным…

– Ну да, вроде такого…

– И… в платье за три серебряка.

– Что?

– Говорю, вот это платье точно принадлежало пару лет назад моей дочери, – Жировит ткнул пальцем куда-то за спину Белому, и тому пришлось обернуться.

По лестнице спускалась Велга, на ней было потёртое серое платье, подпоясанное красным шнурком.

– Вот это? – Белый оглянулся на Жировита. – Три серебряка?

Хозяин корчмы кивнул, перехватывая удобнее пустые кувшины.

– Ему же сто лет в обед! Ты посмотри, какое оно короткое, детское явно. Когда Милка его носила? В пять лет?

– Твоя девка ей в пупок дышит, ей в самый раз, на цену платья это не влияет. Я на тебя записал три серебряка.