Посмотри, отвернись, посмотри

Юрий помолчал. У него был такой вид, словно он пытается понять, о чем его спрашивают. Макар уже хотел переформулировать вопрос, но тут Нечаев заговорил.

– Шура – человек холодный. И в детстве такой была, и выросла ледышкой. Сам посуди: у нее мать болеет, из квартиры не выходит. А Шура ее за два года не то что не навестила – даже не позвонила ни разу! Это ведь о чем-то говорит, а? Про себя я молчу. Меня в ее жизни будто и не существует. А ведь после Викиной смерти я для нее в лепешку расшибался. Она мне даже спасибо ни разу не сказала. Когда стал не нужен – выкинула, как старую тряпку. – Юрий широко взмахнул рукой в сторону лестницы. – Людей для нее нет, мы все – только функции. Старшая сестра ее кормила-поила – Шуре было хорошо. Умерла – Шуре плохо. Но не из-за того, что она любила Вику, а потому что сняли с довольствия. Понимаешь, о чем я?

– Вы хотите сказать, что по-настоящему она не страдала?

– Шура по Вике ни одной слезинки не пролила. На кладбище не ходила. Это тебе кто угодно может подтвердить. Думаешь, она хоть раз к матери подошла, обняла ее, сказала: «Мамочка, я сестру потеряла, а ты – дочку свою родную, давай вместе поплачем»? Ни слова мы от нее не услышали. Вот такой Шура человек.

Нечаев скорбно скривился. Макар с интересом наблюдал за мимикой его живого, пластичного лица.

– А от чего умерла ваша старшая дочь?

– От бабьей дурости, если говорить начистоту. Беременная полезла в Обь искупаться. Ну и все, с концами.

– Тело не нашли? – Илюшин был само сочувствие.

– С ней был ее парень, он сразу ее вытащил. Но уже поздно было. Он не смог Вику откачать. Хороший человек! А его еще и посадили.

– За что? – изумился Макар.

– А у нас, по-твоему, сажают за что-то? Не смеши. Отрицательный отбор идет полным ходом. Кому-то очень надо сгноить всех порядочных людей…

«Я и сам сидел», – мысленно подсказал Илюшин.

– Я и сам сидел, – печально сказал Юрий. – Лучше, честнее людей, чем на зоне, я нигде не видел.

* * *

Оперуполномоченный Кирилл Воропаев согласился на встречу сразу, как только услышал, что речь пойдет об Александре Нечаевой. У него даже голос изменился. Макар отчетливо расслышал, что опер вышел из комнаты, забитой людьми. В коридоре было гулко, тяжело звучали шаги Воропаева, а затем скрипнула дверь и засигналили машины.

Он не задал Макару ни одного вопроса. Не спросил даже, жива ли Александра.

С учетом того, что рассказал Юрий, Илюшин предположил, что девчонка что-то стащила у бывшего любовника или наградила неизлечимой болезнью.

– Торговый центр «Небеса» знаешь? – спросил Воропаев. – Встретимся в два, в кафе «Лагманная».

Макар прибыл на место за полчаса до назначенного времени и устроил наблюдательный пункт на втором этаже. Он стоял возле окна, дожидаясь, когда появится Воропаев.

Информации об опере у него было очень мало. Нечист на руку, тесно связан с криминалом. Макар попросил Бабкина собрать дополнительные сведения о Воропаеве, как и об упомянутом Нечаевым Дмитрии Карамазове, но на это требовалось время.

Когда на парковку въехал подержанный «Рено Логан» с помятым боком, Илюшин по-птичьи склонил голову набок.

– Так-так-так, – озадаченно проговорил он.

Из «Логана» вышел крепко сбитый мужчина в солнцезащитных очках, закурил, стоя возле машины. Макар не сводил с него глаз. Докурив, Воропаев пересек парковку и скрылся в здании.

«Грузный, а двигается плавно».

Спустя минуту Кирилл уже входил в кафе. Макар поднялся ему навстречу. Он улыбался и говорил что-то обезличенно-вежливое, но в голове у него работал сканер.

Джинсы: турецкий ноунейм. Поношенные, на штанинах въевшаяся грязь. Обувь: черные кроссовки. Выглядят так, словно до Воропаева их носили его старшие братья. Рубашка в мелкую клетку – мятая, тесная в груди. Отечественный пошив или рыночный Китай. Часов на запястье нет. Цепи на шее нет. Золотых печаток нет.

– Сигаретой не угостите? – с извиняющейся улыбкой спросил Макар.

Воропаев недоуменно поднял брови, но протянул ему пачку.

Илюшин взял сигарету и вышел, про себя кляня Юрия Нечаева.

Состоятельный человек не мог ездить на такой машине, не мог носить эту одежду. А главное, никогда не стал бы курить «Честерфилд».

Вся подготовленная стратегия оказалась ошибочной.

Вертя в пальцах ненужную сигарету, Илюшин на ходу пытался перекроить схему задуманного разговора. При встрече Воропаев уставился на него настороженно, на улыбку не ответил улыбкой. Никакого дружелюбия, даже показного. Его что-то всерьез беспокоило, а Илюшина он считал потенциальной угрозой.

И на что это похоже?

Завибрировали часы на руке – звонил Сергей.

– Так, по Воропаеву… – неспешно начал он.

– Давай живее, я уже докуриваю!

Три секунды ошеломленного молчания. Бабкин не стал ничего уточнять и быстро заговорил: