Посмотри, отвернись, посмотри

– Лживая. Скрытная. Она мне о себе за все время не выболтала ни слова правды. Очень целеустремленная. Если что-то захотела, вгрызается зубами и когтями, как зверь. Саша от каждого берет то, что ей надо. Спортивная, тренированная. Она сильнее, чем кажется. Не сказать что разговорчивая. – Воропаев усмехнулся. – В основном я болтал, она слушала и мотала на ус. Абсолютно безбашенная. Я не психолог, но у нее, по-моему, склонность к суицидальному поведению. При мне она дважды чуть не покончила с собой. Вот просто: стоял человек рядом, улыбался – а в следующий момент уже шагнул на рельсы, фигурально выражаясь. Ярости в ней много, она ею забита под самую крышечку. Прямо ходячий улей с дикими пчелами.

– О чем она у тебя допытывалась? – бесхитростно спросил Макар.

– Ну, это вроде бы очевидно. О том, что на самом деле случилось с ее сестрой. Суд заключил, что это было убийство по неосторожности…

– А ты немного подправил эту картину, верно?

Воропаев помолчал.

– Саша все знала и без меня, – сказал он наконец. – Ее больше интересовали детали… Кое-чего я не стал ей рассказывать, пожалел.

– Например?

– Например, как ее сестра оказалась в воде. У нее схватки, ребенок уже идет наружу, а Макеев пихает ее в реку. Почему она просто не села на берегу и не отказалась идти? Зачем вообще вышла из машины? Вся защита Мисевича строилась на том факте, что Виктория сама решила рожать в воде. Это подтверждалось экспертизой: у нее на теле не было ни одного синяка, а у него – ни единой царапины. Если бы он потащил ее силой, она бы отбивалась. Остались бы следы.

– Ослабла от сильных схваток, от боли перестала соображать, – предположил Илюшин.

Воропаев кивнул:

– Возможно. Но на берегу в утро убийства оказалась компания молодежи, приехавшей на пикник. С ними был мальчишка. Семь лет, неуемный пацан… Пока старшие разгружали машину, он удрал к реке. И знаешь, что он рассказывал? Нечаеву подталкивали к воде двое мужчин. Не один, а двое. Если это правда, становится понятнее, почему она не сопротивлялась. Против двоих у нее не было шансов. Может, она надеялась переплыть реку и спастись…

– Почему мальчик не давал показаний в суде?

– Да какой суд! Там родители мгновенно подсуетились: пацаненок заголосил, что все выдумал, никого не видел, на берег не ходил.

– Но ты ему веришь, – утвердительно сказал Макар.

– Я его не знаю, как я могу ему верить или нет! Коллега, который с ним общался, считает, что мальчик не врал. Он ему сначала все это выложил в неформальной обстановке. Сидел на пригорке с прутиком в руке и болтал: вот, мол, подсматривал из-за камышей, как два дяди толкали в воду толстую тетю… А потом, как дошло до дачи показаний, в дело вступили папаша с мамашей. Не захотели, чтобы их сын в подобном участвовал. Их можно понять.

– Но его показания все меняют, – заметил Илюшин. – Было бы убийство беременной женщины по предварительному сговору группой лиц. Два отягчающих. От восьми до двадцати лет.

– Ты мне сто пятую не пересказывай, – осадил его Воропаев. – Я-то здесь при чем?

– Извини. Это так, мысли вслух… – Макар задумчиво поболтал ложечкой в кофе, глядя на стол. Перед опером остывал лагман, к которому тот не притронулся. – А подружки у Нечаевой есть? У каждой девчонки должна быть подружка!

– Шутишь? Какие подружки, она ходячий клубок травм. О чем ей разговаривать с ровесницами – о маникюре, что ли?

– Александра связывалась с тобой после переезда в Москву?

– Ну, один раз, – неохотно сказал Воропаев. – Телефон сразу сбросила, не отследишь.

– Зачем звонила?

– Да так… Соскучилась, видать. Дело было вечером, делать было нечего. Стала названивать бывшим любовникам. У женщин, я слышал, такое случается.

Макар побарабанил пальцами по столу.

– Значит, ты думаешь, она считает Мисевича виновным в смерти своей сестры и собирается его наказать… Устроить самосуд.

– Я тебе такого не говорил!

– Неужели?

Илюшин поднял на оперативника взгляд, и Воропаев отшатнулся.

Мгновение назад перед ним был неловкий юнец. Простоват, но пылок. Горячий энтузиазм плюс способности плюс наивность минус опыт. Биографию его Кирилл мог рассказать, не заглядывая в трудовую книжку: окончил юридический, поработал с договорами, устал от бесконечных судов и казуистики гражданского права. Решил податься в уголовку. Романтические представления о частном сыске загнали в именитую контору, где его шпыняют как мальчишку и бросают на самые бессмысленные и безденежные задания. Лет через двадцать из него мог бы выйти толк – но не выйдет. Не развернуться ему в детективном агентстве. Его потолок – бесконечная унылая слежка за любовницами или каким-нибудь отморозком вроде Макеева. К промышленному шпионажу малыша и близко не подпустят. В общем, расходный материал. Выставят его из конторки через пару месяцев.

За какую-то секунду расходный материал преобразился до неузнаваемости.

Неловкий юнец исчез. На его месте сидел взрослый мужчина старше самого Воропаева, с умным жестким взглядом холодно-серых глаз. Лицо заострилось, губы сложились в неприятную саркастичную ухмылку.