Посмотри в мои глаза

Лера замолкает. Я чувствую: несмотря на то что последняя реплика осталась за мной, мяч все еще на моей стороне. Нервным жестом ерошу волосы на затылке.

– Я сожалею о том, что сказал и сделал вчера утром, знаешь? – говорю тихо. – Вряд ли это может оправдать меня, но, как ты сказала, я был не в себе.

– Почему? – Ее голос такой тихий, что я едва разбираю это единственное слово.

– Потому что сложно справиться с собой, когда ты не до конца понимаешь ситуацию, – отвечаю честно. – Мне казалось, что мы с тобой… Что в последние несколько дней мы пришли к определенному взаимопонима– нию.

Она кивает, но молчит, продолжая с опаской рассматривать меня гипнотическими глазищами, словно не знает, чего от меня можно ожидать.

– И потом я нахожу тебя в объятиях Матвея.

От моих слов, в которых даже сейчас сквозит негодование, она едва заметно вздрагивает.

– Это было… Ничего не значило, – возмущенно бормочет она.

– Да, он сказал мне об этом, – соглашаюсь я. – А то, что было между нами? В парке? На колесе обозрения? Это значило что-то? Потому что я, Лера, в растерянности, честное слово.

– Это значило… – Она делает акцент на первом слове. – Для меня значило.

Я вздыхаю. Встаю со стула и, сделав пару шагов, опускаюсь на край больничной кровати. Лера стискивает пальцами ножку букета так, что у нее белеют костяшки. Я инстинктивно протягиваю руку и касаюсь кончиками пальцев ее кисти. Сначала пробегаюсь по выпирающим косточкам, потом просто накрываю сверху.

– Не очень представляю, что нужно говорить в такой ситуации, – нервно усмехаюсь я. Мой собственный голос приглушенный и сиплый. Приходится прочистить горло, прежде чем продолжить. – Ты мне нравишься… будет уместно?

– А это действительно так? – с подозрением уточняет она.

– А ты сомневаешься?

– Не знаю. – Она ранимо приподнимает плечи. – За все это время ты наговорил мне столько гадостей, что мне сложно понять твои мотивы. И даже вчера…

– За вчера мне хочется извиниться отдельно. – У меня хватает совести поморщиться. – Я повел себя недостойно. В свое оправдание могу лишь сказать, что, когда я увидел тебя с Матвеем, перед глазами словно помахали красной тряпкой. Это было… непривычное для меня ощущение.

– То есть ты ревновал? – предполагает она, и уголки ее губ слегка приподнимаются в улыбке.

– То есть я бы не хотел, чтобы тебя кто-то трогал, – парирую я. – Я бы предпочел, чтобы за объятиями и утешением ты приходила ко мне.

Одним ловким движением я выхватываю букет из ее ослабевших пальцев и небрежно кладу его на тумбочку, а сам беру ее ладони в свои руки. Ее кожа прохладная, но очень мягкая и гладкая, она вызывает желание прикасаться подольше, что я и делаю.

– В твоей жизни происходит что-то? – спрашиваю я. – Что-то неприятное?

Она тяжело вздыхает, но все же кивает.

– Ты можешь поговорить со мной.

Она отрицательно качает головой, выразительные глаза наполняются слезами.

– Я бы не хотела говорить об этом сейчас. Позже.

– Хорошо, – соглашаюсь я, продолжая поглаживать ее ладонь большим пальцем.

– То, что ты сказала мне о Вадике…

Она испуганно вскидывает глаза, резко подается навстречу всем телом, а указательный палец ее свободной руки прижимается к моим губам, заставляя умолкнуть.

– Нет, – просит она. – Не сейчас. Прошу тебя. Не хочу вспоминать все это.

Ощущение ее пальца, прижатого к губам, посылает разряды тока по моему телу. Я слегка приоткрываю губы и кончиком языка прикасаюсь к ее коже.

Лера вздрагивает. Ее глаза, кажется, становятся еще больше, а кожа на щеках вспыхивает, будто у нее жар, – все это вызывает во мне ощущение колоссального удовлетворения и желания. Я придвигаюсь к ней ближе, обхватываю ее талию и, приподняв, подталкиваю к себе. Слегка замешкавшись, Лера не успевает ничего понять, как я усаживаю ее к себе на колени.

Из ее губ вырывается звук, средний между стоном, отчаянием и удивлением.

– Что ты делаешь? – бормочет она, судорожно вздыхая.

– То, что хотел сделать уже довольно продолжительное время, – откровенно говорю я, и в следующий миг мой рот накрывает ее губы.

Мой поцелуй заставляет ее замереть, но лишь для того, чтобы перевести дыхание. А в следующую секунду я ощущаю, как ее язык толкается мне в рот, а зубы захватывают нижнюю губу. Как только я ощущаю ее ответ, стихийный и искренний, по телу разливается разрушительный огонь. Я кладу ладонь ей на затылок, углубляя поцелуй. Терзаю губы. Посасываю язык. Глажу нёбо.

На вкус Александрова как мята, мед и цитрусовые. Сладкая. Возбуждающая. Нежная. И такая желанная, что стоит мне прикрыть веки, как под ними вспыхивают фейерверки возбуждения. Они отдаются в груди, в затылке, спускаются к паху, заставляют поджиматься пальцы на ногах в ожидании еще большего удовольствия.

– Кирилл… – Лера судорожно втягивает в себя воздух, пока ее пальцы впиваются в мои плечи, словно боится, что если отпустит их, то рассыплется на части.

Не знаю, сколько длится поцелуй. Знаю лишь, что, когда отстраняюсь от нее, ее губы выглядят опухшими и покрасневшими, глаза бешено блестят, а грудь под тонкой тканью хлопковой футболки тяжело вздымается, выдавая возбуждение.